(Продолжение из повести "Автобиография войны" часть Пани Атаман)
…Так мы и жили всё лето, стараясь находиться за спиной противника, но поближе к дому. В Антраците, вернее, в районе Антрацита, мы жили у друзей. В старом, Богом забытом селе на краю земли, дорогу к которому, вернее мост, вскоре разбомбили, и проехать к нему можно было только малоизвестными проселочными тропами, о которых знали исключительно местные жители.
Половина домов в селе была брошенная, но каждый пастух, пчеловод или косарь знали, где лежат ключи, чтобы переночевать. Дома, пока в них жили пасечники или косари, сами заезжающие и ремонтировали. Туда потом мы много наших стянули, и раненных, и беженцев, и беглых. Разное бывало. Кстати, именно там была написана моя история о пчелах-бендеровцах. С натуры, так сказать. Хотя приключилась она за неделю до нашего приезда.
Когда еще был мост, и указатель с названием села, туда зашли русские казаки. И сразу к сельскому голове с вопросом «что есть нужного» и «чем они могут помочь нуждающимся русским братьям -освободителям».
А в этом селе голова (председатель сельсовета) был сильно продвинутый в плане техники. Так как имеет высшее образование, научную работу и даже ряд изобретений, каких именно не скажу, так как рассказ из моих уст про технику будет звучать «такая интересная штуковина с пимпочкой, она еще так интересно делает чмых, и потом дрынь». Я и в компах пользователь уровня вклюк\выклюк, а тут современные технологии.
Они с женой фермерское хозяйство содержали по европейским стандартам. То есть полная автоматизация всего процесса. Результат, на 50 свиней 2 человека обслуги. Свиньи чистые, пол вымыт, удобрение в поле. Потому что с головой и кнопочкой человек. Так вот о кнопочке и рассказ.
У председателя, чтобы все было под присмотром в селе полная автоматизация, модернизация, основанная на знаниях и чувстве юмора. В общем, наш человек.
Чтобы пришлые не грабили дома, он самостоятельно провел по деревне сигнализацию, поставил видеокамеры по улицам, и сделал в своем кабинете центр управления селом и хозяйством. И это все из сломанных, старых и ненужных городским фирмам вещей, которые ему дарили с большой радостью. Еще бы, тратиться не надо, технику списали, обновили, а еще себе и премию выписали, за благотворительность. Семён Семенович, так зовут нашего голову, не обижался, а потирал руки, чиня все электронные ненужности, паяя проводки и схемы, тем самым бесплатно облагораживая и модернизируя деревню. Он и управлял всем этим хозяйством из кабинета, глядя на мониторы, за кружечкой кофею из местного цикория, так как другого не употреблял.
Поэтому, если кто за бутылку взялся или чужой в деревне появился, он, раз кнопочку, и уже участковый на мотоцикле или на «дырчике», как у нас мопеды называют, тут как тут.
Мужики в деревне о видеокамерах, видеоглазках на столбах и возле магазина не знали, и подозревали Семена в «екстросенсовичестве». А так, как в деревне была работа, так как с легкой, заинтересованной руки Семен Семеныча развивалось пчеловодство, фермерство, виноградарство, овощеводство и тепличное хозяйство и это в засушливом климате (!) то местные его и боялись и боготворили. Боялись за «всезнание», боготворили за социальную стабильность села.
Так вот, пришли в село казаки. Русские, не русские, утверждать не буду. Ну, точно не местные. В папахах, камуфляже, с бородами, шашками, и, почему-то в синих брюках с генеральскими лампасами. Сразу давай требовать еды, воды и увеселений в виде самогона.
Семен Семеныч, рассказывал, что как только увидел их, понял, «защитники», мать их за ногу, будут грабить, пить и дебоширить. И нажал тайную кнопку.
Я точно не знаю, сколько у него там, этих кнопок на панели управления селом, но то, что это высокотехнологический центр общесельского управления,факт. В общем, наш Семен Семеныч, с этой всесильной кнопкой, как Президент с чемоданчиком, только в масштабах села.
Кнопка (или кнопки), не знаю, я не техник и не Моника Левински, под столом не сидела, вырубила весь свет, заблокировала воду, а в пустующих домах двери. Дверные и оконные ручки стали биться током, в домах замигали лампочки «осторожно бандиты». На свиноферме лязгнули металлические жалюзи, а по забору прошли синие искры.
В деревне то и дело что-то бахало, фыркало дугами, певалось искрами, слышался отборный русский мат, позволивший, все же определить национальность освободителей. А Семен Семеныч дышал гостеприимством:
- Располагайтесь, дорогие друзья у нашому сели. Мы люди маленькие, чем, так сказать можемо, тем поможемо. Воды, правда, уже три месяца, как нэма. Свитло буде, дня через три-чотыри, як що найдем деньги на электрика, шоб из города его привезти. У вас деньги есть? Нэма! Значить света нэ буде. Хлеб не привозили уже с неделю, вот сухарики с чайком. Чайок тоже не магазинный, зато духмяный, с травок местных, готовится быстро, на костре, если дров нарубаете. Дуже от всего помогает, у кого на него аллергии нет. У вас нет? Хорошо! Потому, как аптеки у нас нет. Из аптеки, вот, - он показал на стеллаж, где стояла коллекция заспиртованных степных гадов и вредителей полей,- настойки из змеек, муравьев, медведки,- не красиво, но зато на спирту. Медок к чаю есть, но в пчелах. Пчелы на пасеке, но мед дают. Много и охотно. О, гонцов пошлете! Это хорошо. Я маршрут нарисую, тут полями, полями, нэ далеко, в общем, километра два буде, берить сразу много, шоб второй раз не ходыть.
А шо ото током усьо лупит, то чепуха, не заморачивайтесь сильно. Мы ж чего электрика и вызвали, шо перемкнуло. Ага! Он баба Манька уже три дня в дом на горшок ходит, бо двери током бьются, вы ко двору блызько не подходить, бо вона все у викно выливает, а она слипа и глуха. А так, милости просим, дорогие наши освободители,- подытожил Семен Семеныч, - как говорят, он Бог, а он, порог, в смысле, пойдемте на вулыцю.
Ну, о походе камуфляжных за медом, вы читали, повторяться не буду. А вот казаки из деревни ушли, быстро и без особых проволочек, нервно отпрыгивая от столбов и заборов.
Провожая казачий обоз, Семены Семоныч сокрушался, шо ж, мол, так быстро, даже чаю не попили, дорогие освободители, и пускал слезу, как мы тут без вас. Казаки отворачивали рожи и криво ухмылялись, рассуждая о быдлоте и нищете украинских сел.
А когда автомобильный мост разбомбили, то в деревне приняли решение снять в округе все указатели с её названием и перевести в разряд потеряшек. В общем, так и выжили. Когда голод начался, да в Антраците казаки беды наделали, в село вернулось много жителей.
Наши военные и не совсем военные люди о Семеныче и его шпионской деревне, управляемой тайной кнопкой, до сих пор с добром вспоминают.
Я вот точно знаю, что один парень из Волыни, прочитав этот рассказ, улыбнется, и после войны, пригласив Семеныча в гости, будет автоматизировать своё село. Он обещал. А потом, собрав вокруг себя таких же Семенычей, и ВРУ обезопасят, чтобы, вдруг чего там не так примут, раз, кнопочку, и под каждой нардопопой пощипывало и чем сильнее против народа и страны решения, чем сильнее пощипывало. Даже припекало. Но пока это тайна, такая же, как тайная кнопка в кабинете Семеныча. (продолжение следует)
Размышления.
Город не отпускает меня, царапает сердце, пробиваясь через расстояние. Даже не царапает, а как-то методично режет, рвет когтями ЛэНэРа, предательства, потерь, оставляя на сердце рубцы и неприятный, раздражающий шум в ушах. Любой звонок «оттуда» вводит меня в ступор. Хотя это и глупо. «Оттуда» - это Донбасс, это Украина. Но стена, зона, граница и рубеж уже выставлены, внутри, в памяти, в ощущениях.Каждый раз в голове звенит вопрос, как долго наша земля будет чужой для нас. Сейчас много читаю о диссидентах Украины, шестидесятниках, о репрессиях. Как знаково и знакомо. Как больно и глупо быть изгоем на своей земле. Звонок из города, из зоны вырывает меня из мира. Я еду в маршрутке и вокруг меня мир. В самом хорошем смысле слова МИР! Со спешащими людьми, витринами, новогодними атрибутами, ёлками, рекламой, неонами, музыкой. Он до сих пор мне не понятен. Я изучаю его так же, как изучала тот, военным мир в зоне. Снова ощущение того, что я сталкер. Из зоны в зону. Из зоны АТО и войны, в зону мира. Он пугает меня после жизни там, в сюрре, в Мордоре, в ЛэНэРэ. Это как прыжок из одного измерения в другое. Когда я приехала к друзьям, то напугала их неадекватной реакцией на лес «вы проверяли, там нет засад, военных или блиндажей», запретами ребёнку отходить в сторону с дороги «там могут быть растяжки», полной социопатией « а вы знаете, за кого ваши соседи и с кем можно смело общаться». Но на каком-то этапе понимаю, что мир тут не совсем «мир». Волонтеры собирают бойцов и лекарства, раненные в госпитале, похоронки, страх, слёзы, пропавшие без вести, переселенцы, фото Небесной Сотни на Майдане, военные треугольники писем для бойцов и жителей АТО, шифровки из «зоны»…моя страна в огне и её сердце так же кровоточит, как и мое, всё, не частично, а всё от востока до запада и до Крыма.
Я отключаю телефон, проглатываю очередную порцию боли, закрываю глаза, чтобы проститься, простить, чтобы дать откровоточить ещё одной царапине. Мой раненный бедою город, если бы я могла тебя уложить в госпиталь и залечить наши с тобой раны…
Погиб Вовка Пущинский. Я не могу сказать, что он мой друг. Мы общались исключительно в рамках политико-социальных проблем города. Познакомились давно, еще в смутные 90-е, на шахте «Должанская-Капитальная», я проходила стажировку в газете «Шахтерская слава» в надежде стать журналистом, а он был председателем стачкома. Шахтный бунтарь, городской сумасшедший, как всех инакомыслящих называла наша власть.
Он принимал участие во всех шахтерских забастовках, походе на Киев, в битве с «Беркутом» в Луганске. Тогда у нас все бунты глушились заездом на шахты бритоголовых и битовооруженных новорусских бригад, которые почему-то подчинялись угольному генералу Читаладзе. Шахтерские бунты глушили или по-бригадно (выплатит часть задолженности только одной бригаде и столкнуть её с остальным коллективом) или битами.
Так как мы активно помогали стачкому, печатали их обращения, призывы, протоколы собрания, выбивая буквы на пожелтелой бумаге печатной машинкой «Украина», то в периоды наездов, стачкомовцы прятали и нас, девчонок из редакции и профкома шахты.
Вовка был несгибаемый, он не продавался, не подчинялся, требовал честной приватизации, публикации документов, заключения колдоговоров, социальной защиты шахтеров. Он отказывался от премий и выплат задолженности по зарплате ему лично, закрепив за собой звание городского сумасшедшего, бунтующего ради бунта. И тогда его подловили возле его дома и избили. Он пережил клиническую смерть, трепанацию, кому. Несколько раз на шахте сообщали о его смерти, но он выжил. Выжил тогда, чтобы погибнуть сейчас. Возможно от рук, когда-то защищаемого им же шахтера или сына шахтера. Все мы здесь, на Донбассе, шахтерской крови и династии.
Владимир Пущинский ушел воевать впервые дни войны. Сначала он, так же как и многие общественники, поехал в Луганск, чтобы разговаривать, убеждать, останавливать кровопролитие. Решение уйти на фронт, он принял после того, как избили ребят возле памятника Шевченко.
Весной, когда еще работал офис, Володя зашел к нам в рубахе, с застиранными пятнами крови. Когда он после побоев долго лечился и проходил реабилитационный период, от него ушла жена. Она не выдержала безденежья, угроз и дежурящих у дома мальчиков с битами, поэтому Вовка часто ходил неухоженный и взлохмаченный.
-Уезжайте, сворачивайте всё, - говорил он прерывисто,- война, будет война,- испугав нас эмоциональностью.
Он рассказывал, как жил на Майдане, как шли бои в Киеве, как на руках выносил мёртвых друзей. – Понимаете, у нас, там, на Майдане получилось, получилось дать олигархам пинка. Теперь они будут мстить.
-Кто? Янукович?
- Да, причем тут Янукович,- Вовка не мог усидеть на месте и, просто ходил взад, вперед по комнате,- олигархи будут мстить. Ведь они понимают, если Майдан смог одного пахана скинуть, то люди наберут силу и скинут всех. Эх, а ведь мы с ребятами еще тогда в 90-е об этом мечтали. Чтоб предприятия принадлежали коллективам, городу, стране, чтобы люди получали не только зарплату, а и прибыль с продаж. А у нас, что?! Прихватизировали! Кто? Они это строили? А люди опять на олигархов горбатятся.
Вовка был настолько возбужденным, даже, как-то агрессивным, когда рассказывал. Мне казалось, что он даже сердиться на нас, за вопросы, непонимание:
-Они Донбасс разожгут, чтобы Украину поставить на колени. В Луганск с Белгорода и Воронежа пьяни навезли, зачем? А?
-Будут Донбасс аннексировать, как Крым,- ответила я, - это уже понятно.
-Нет! - он резко ударил кулаком по столу, - Нет! Будет война, чтобы погасить Майдан, чтобы не пошли на Киев.
-Вовка, да кто пойдет, - не унималась я, - Донбасс, шахтеры?! Им же все равно, лишь бы деньги платили. Им всё равно кто ими руководит. ДТЭК, Ахметов, Янукович, да хоть папа Римский. Главное, чтобы получка, кредит погасить и водки купить, - я махнула рукой, - Россия мутит.
-Россия боится Майдана у себя, - ответил Вовка, - ты не понимаешь. Это, Майдан, свобода, борьба с олигархами и до России могли дойти. Но они сговорились. Наши кучкомисты и их путисты. Олигархи! Заговор! Это заговор!
Он был такой раздраженный, что мы даже испугались.
-Украину будут ставить на колени из-за Майдана. Аннексия, это фикция. Война! Будет война!
Он остановился, как-то резко и нелепо посреди офиса, задумался, что-то анализируя или вспоминая, потом засмущался:
-Я это, вот, забыл, - он порылся в старой, затертой, с облезлой кожей и дырами на уголках, барсетке и вытянул три розы, сложенные из желто-голубых лент, - он протянул мне,- это вам, девочки, я не поздравил вас с восьмым марта, - чуть покраснел он. И тут же опять резко, - уезжайте, закрывайте всё, война будет, война!
Он резко развернулся и ушел. Входная дверь, гулко хлопнула, закрывшись за ним.
Я, Валя и Денис, наш маленький правозащитный коллектив сидели в ошеломлении и тишине, переваривая услышанное, расставляя мысли по полочкам, улаживая бурлящие эмоции. О том, что он воевал в одном из украинских батальонов, я узнала одновременно с известием о его гибели.
Мы не знаем истинных причин войны. Версий много, но, я уверена, причина лежит где-то на поверхности. Я уверена, что когда-нибудь всё узнаем. Всю правду об этой войне. Мы накажем каждого предателя и потушим пламя агрессии. Мы - это Украина.
Единственное, что прошу сейчас, не говорите о Донбассе «все». Многоликое и обобщающее «все», обнуляющее и делающее нас, жителей Донбасса одинаковыми, так же разжигает агрессию, вызывает непонимание и отталкивает.
В каждом городе есть разные люди. Мы все разные. Со своими амбициями, тараканами, планами, мечтами, ошибками, убеждениями. И там, на Донбассе, нет «всех» одинаковых. Нет «все сепаратисты», «все люмпены», «все ватники». Говоря так, вы унижаете память погибших Героев, борющихся патриотов, воюющих партизан. Небесная Сотня Майдана стала Небесной Тысячей Украины. И в ней теперь есть те, кто молится о Донбассе, наши ангелы-земляки.
Когда-нибудь, в нашем Свердловске, будет аллея славы. Не напыщенных угольных генералов, разворовавших шахты, не лояльных к власти угодников, пишущих ей дифирамбы, а аллея славы города, где будет и Вовкино имя.
«Слава Украине!» - написано на остановках города. «Свердловск-это Украина!» - вторят торцы городских домов. «Мы вас ненавидим!» - шипят немногие домохозяйки\судьи\прокуроры\учителя\медики\шахтеры в «Одноклассниках». «Всё будет Украина!»- отвечает им большая часть домохозяек\судей\прокуроров\учителей\медиков\шахтеров нашего города.
Донбасс-это Украина!- всегда считал Владимир Пущинский, уроженец города Свердловска, который погиб, сражаясь за единство нашей страны!