"Я враг-одиночка". О честном чекисте, ненавидевшем Сталина и казненном за это
Было бы преувеличением утверждать, что советские карательные органы – ЧК-ГПУ-НКВД – целиком состояли из палачей и садистов. Особенно в 1920-е годы, когда ещё встречались настоящие романтики революции, а внутри правящей партии существовала легальная оппозиция политике Сталина. Простой сотрудник НКВД Дмитрий Семенов, разделявший оппозиционные взгляды, не только симпатизировал троцкистам, но и выражал радость по поводу убийства Кирова. Причём делал это в письменной форме – в заявлении на имя начальника секретно-политического отдела НКВД. Будучи арестованным за свои убеждения, Семенов устроил подкоп из своей камеры, чтобы выходить на ночные прогулки. Как дисциплинированный коммунист, бежать он и не пытался.
Кадр из фильма "Чекист"
Удивительная история этого честного и принципиального человека стала известна благодаря исследованиям новосибирского историка, кандидата исторических наук Алексея Теплякова, который обнаружил личный дневник Дмитрия Семенова, самим автором озаглавленный "Предательство или партия".
Дневник чекиста – чрезвычайно редкий документ эпохи. Профиль работы не располагал этих людей к записыванию своих мыслей, тем более крамольных.
Семенов, в отличие от своих коллег, не скрывал убеждений и пытался устоять перед натиском партийной бюрократии "сталинцев". Отказавшись назвать имена единомышленников, он в конце концов поплатился за это жизнью.
В интервью Сибирь.Реалии Алексей Тепляков рассказал о том, каким на самом деле было отношение к Сталину в среде партийной номенклатуры и почему это стало одной из главных причин Большого террора.
Предписание о расстреле. 1936 год
– Как вам удалось найти этот дневник?
– Дмитрий Семенов фигурировал в партийных документах как оппозиционер, поэтому я стал искать материалы о нем. Дневник, обнаруженный мной вместе с его делом в архиве новосибирского управления ФСБ, стал удачей.
– Свой дневник Семенов начинает вести в 1926 году в Минусинске. Что известно о его ранней биографии? Как он оказался в Сибири?
– Он родился в 1904 году в семье рабочего. Его отец то ли умер рано, то ли погиб на баррикадах, когда сыну было полтора года. Дмитрию, кстати, пытались инкриминировать, что отец был эсэром, но точных сведений нет. Дмитрий имел начальное четырехклассное образование. В 17 лет он ушел добровольцем в Красную армию. Перед этим в 1920 году он закончил московскую губсовпартшколу. Там было несколько месяцев занятий по обучению марксизму. Два года Семенов отслужил в армии как политрук роты. Это был такой активный молодой человек, занимавшийся самообразованием, очень убежденный в светлом будущем. После гражданской войны его сделали на Урале, в Шадринске, заместителем секретаря окружного комитета комсомола. То есть у него была хорошая карьерная перспектива в комсомоле, а потом и в партии. Но тогда как раз шла партийная дискуссия с Зиновьевым и Каменевым, была так называемая "новая оппозиция", которая выступала против сталинского единовластия. И разделявший эти взгляды Семенов был переброшен в Минусинск.
Оппозиция Сталину была довольно заметной, особенно до того, как начались организационные выводы, увольнения, аресты, ссылки
Первая запись в дневнике Семенова:
"6 марта 1926 года после 2-х недельной дороги я прибыл по командировке ЦК партии в далёкий захолустный Минусинск. Ничем не отличающийся от сотен других мелких сибирских "центров": та же грязь (в жизни), сплетни, небольшие домики с геранью в окнах, те же "кумушки", он на меня большого впечатления не произвёл. Я ожидал большего. Первое время устроился на работе в местном отделении "Хлебопродукт", а с 3 апреля окружком перебросил меня в распоряжение окротдела ОГПУ. Работой увлёкся, отдавая ей всё, что у меня было: время, здоровье, соображение. Я был горд. Ещё бы! Ведь партия мне, оппозиционеру, сосланному с Урала в Сибирь "для практического изучения географии, быта, населения и геологических особенностей бывшего места ссылки Ильича", доверила серьёзную ответственную работу, поставив в ряды бойцов своего передового вооружённого отряда. После поездки в Москву (12 мая – 7 июня), встречи с некоторыми ребятами и разговоров с ними о политике ЦК, о съездах (комсомольском и партийном) у меня старые настроения всплыли вновь. Письмо Кольки с указанием действий сталинцев дало толчок к энергичной защите взглядов "оппозиции". Занялся предварительно штудировкой В. И. (Ленина), проработал IX, XIV, XV, XVIII тома и пришёл к выводу, что т.т. Зиновьев, Каменев, Н. К. (Крупская) и др. правы".
– Отправка в Минусинск была ссылкой?
– Фактически да. Он там получил небольшую должность в конторе "Хлебопродукт", и, что интересно, его уже через два месяца взяли в минусинский окружной отдел ОГПУ. Причем он там курировал политическую ссылку, то есть встречался с ссыльными, меньшевиками, вербовал, видимо, агентуру. Или как молодой чекист встречался с уже существующими агентами. Об этой стороне его деятельности нет подробных сведений.
Взвешивание колхозного хлеба. Начало 1930-х
– Но он открыто участвовал в оппозиционной деятельности. Сколько у него было единомышленников?
– Да, оппозиция Сталину была довольно заметной, особенно до того, как начались организационные выводы, увольнения, аресты, ссылки. Процентов 10 партийцев поддерживали оппозицию. Сталин в итоге говорил, что четыре процента – сторонники Троцкого и других. Но особенно среди молодых людей критиков Сталина было значительно больше.
– Семенова взяли в ОГПУ – его не пугало, что это машина для репрессий?
– Нет. Ему было 24 года, он был убежденным коммунистом, для них тогда органы ВЧК-ОГПУ были передовым вооруженным органом партии, которые искореняют врагов, он же в дневнике употребляет это определение. В этом смысле у них никаких предубеждений не было, и даже у оппозиционеров только со временем, к концу 20-х, открывались глаза, когда они начинали хорошо понимать, что это машина карательная, часть партийной машины, которая их "поедает".
– На тот момент они разделяли: есть враги, а есть свои, у которых внутренние разногласия?
– Да, очень четкое черно-белое мышление. Мы правы, враги неправы – и против них можно использовать практически любые методы. Что характерно, в начале 30-х Семенов хотел именно в Сиблаг устроиться, так что он видел себя в этой системе. И потом, он был фактически агентом госбезопасности, работая в 30-х в Союзе воинствующих безбожников. Он говорил: "Мои контакты с ОГПУ были рабочими, я каждые несколько дней встречался с уполномоченным и передавал информацию, которая касалась борьбы с церковью". То есть выявлялись активные церковники, те, кто мешал антирелигиозной пропаганде и, соответственно, чекисты с ними боролись, а Союз воинствующих безбожников был фактически их вспомогательной структурой.
Из дневника Семенова:
"В первых числах августа я встретил некоторых местных партийцев (Г., О., И., Л. и др.), разговорился и пригласил их к себе.
За чашкой чая в тесном товарищеском кругу О. спросил, как я попал в М-ск. Рассказал всё, не скрывая, разговор перешёл на взгляды "оппозиции". Ребята опасались говорить, чувствуя, что среди них сидит чекист, данное мною честное слово партийца о том, что я никому ничего не скажу, разрядило атмосферу недоверия. Начались споры, брались за Ильича – доказывали, а часа через четыре разошлись.
На другой же день это стало известно окружкому. Янайт (Альфред Янайт – секретарь Минусинского окружкома ВЛКСМ. – СР), вызвав меня, предложил назвать фамилии присутствовавших на "собрании"(?) Я отказался, он пригрозил Нарымом (это один из методов сталинской "демократии", широко применяемой в наше время)".
Здание минусинского Оперсектора ОГПУ. 1930-е
– Семенов приехал в Минусинск и через некоторое время нашел там единомышленников-оппозиционеров?
– Он, судя по всему, был человеком активным и искренним, несмотря на свой чекизм. Мне Семенов был интересен тем, что он чекист, который избежал "проваривания" в этом чекистском коллективе и принятия чекистской субкультуры. Конечно, она на него влияла, но настоящим чекистом он не стал. Наверное, у него была харизма, он людей этим подкупал.
– Донос по поводу этого собрания был написан буквально на следующий день. Это нормально для того времени?
– Таков был партийный долг – смотреть и доносить. На одном из съездов партии середины 1930-х годов один видный чиновник сказал: "Нам же Ленин поручил – всякому коммунисту смотреть и доносить". И Ленин говорил, что хороший коммунист – это и хороший чекист.
– От Семенова требовали назвать имена, доносчик их не знал?
– Это было не собрание, а вечеринка – доносчик мог не знать фамилии и должности участников. Видимо, у Семенова был широкий круг знакомых, а местное начальство боялось, что возникнут такие законспирированные ячейки оппозиции, и за это краевое руководство их взгреет. Минусинск был окружным центром, это полтора десятка районов – крупная административная структура.
Из дневника Семенова:
"Обстановка стала невыносима. Друзья отшатнулись (опасно иметь дело с таким "типом"), недоверие росло.
23/IX меня вызвали в К.К. (ВКП (б)) Разговор с т. Лагздиным (Эдуард Лагздин, председатель Минусинской окружной контрольной комиссии ВКП (б). расстрелян в 1937 году. – СР) длился 4 1/2 часа. Он меня убеждал отказаться от моих взглядов, предлагал выдать товарищей, осознать свою ошибку (какую?) и стать честным партийцем (а разве я бесчестный?)
24-го (сентября) такая же, но менее продолжительная (двухчасовая) "история".
– Семенов пишет в дневнике: "Лучше лишусь партии, хотя это для меня равносильно политической смерти, но останусь честным. Пусть мои друзья не будут иметь возможности упрекать меня. Пусть в их глазах я останусь честным стойким революционером". На него сразу стали давить – его уговаривают, устраивают выволочки, перлюстрируют его почту, он пишет заявления, что про него ходят сплетни, что его оклеветали. Как эти методы охарактеризовать можно?
– Партия и органы НКВД работали как сообщающиеся сосуды. Но в чекистской среде подсиживание, слежка, доносительство – они более выпуклые, это уже прямая служебная обязанность – следить друг за другом. Там донос – это форма взаимоотношений и их регулятор. Там и на начальника подчиненный может донести на всякий случай. В партии доносительство тоже поощрялось, поэтому вокруг начальника создавались свои клевреты, центры противодействующие, все друг на друга, что называется, "писали". Это было общим явлением в номенклатурной среде. На Семенова, соответственно, сначала давили внутри коллектива, пытались перевоспитать. Дело в том, что он для чекистов представлял большую ценность. Специалист по агентуре ("агентурист") должен уметь входить в доверие. Чекист тогда совмещал в себе и качества следователя – это жестокость, умение ломать людей и в то же время умение понимать их, а как "агентурист" – входить в доверие. И обаяние Семенова было его сильной стороной. При этом он был парень убежденный, развитой, и мог бы сделать карьеру в "органах", где именно таких людей не хватало, в основном там работали малообразованные "серые" карьеристы. А Семенов был талантлив – хорошо говорил, хорошо писал. Поэтому его не спешили увольнять. К тому же каждый чекист в той или иной степени владел служебной информацией: агентурная работа, ее размах – это большие ведомственные тайны. И, увольняя чекиста, администрация подразумевает, что возможна утечка информации – "расконспирация". У сотрудника есть подписка о неразглашении тайны и так далее, но лучше за человека побороться. И за Семенова боролись. Но натолкнулись на его идейную убежденность, которая не совпадала с генеральной линией. Неделю Семенова обрабатывали, вразумляли. Потом стали действовать жестче, мол, если не хочешь "по-хорошему", то получай сфабрикованный арест. Семенову дали 10 суток с исполнением служебных обязанностей. Арестовали его за то, что он якобы, выходя, не запирал дверь служебного кабинета. "Ложь чистейшей марки! Подлость!" – комментирует он в дневнике. После отбывания ареста его все-таки уволили, а потом и исключили из партии.
От нечего делать стал рыть – поддаётся. Через 2 ½ – 3 часа работы добрался до воли…
Из дневника:
"Я знаю истинную подоплёку ареста. Меня арестовали за то, что не умею пресмыкаться, лизать пятки и скрывать взгляды на вещи. Сталинцы на местах, партийные бюрократы, выработали ещё один способ "идейной" борьбы – каменный мешок! Трусы! Люди, держащиеся за свои места! Стремящиеся к улучшению своего благополучия, где ваша идейность? Вы надеетесь, что стены камеры сломят наше упорство? Заблуждаетесь! Они крепят в нас силу для новой борьбы! Увеличивают уверенность в правоте начатого дела!
10 суток! Что ж, посидим, будем читать, писать, работать над собой.
2/X Риск я люблю. Вчерашний вечер, осматривая свою камеру, заметил, что под досками, наваленными в беспорядке в углу, имеется какое-то углубление. Осторожно раздвинув их, установил подкоп. Вспомнил, что в этом подвале раньше был склад и через подкоп провели его "очистку". Яму засыпали. От нечего делать стал рыть – поддаётся. Через 2 ½ – 3 часа работы добрался до воли… На улице никого, поверка в 4 утра. Пошёл прогуляться. Встретил Т., он шёл в маскарад. Чёрт возьми! Эврика! Есть! Идея! Зашёл к нему. Взял костюм Пьеро и попёрлись. Весело провёл время – в 3 (часа) обратно. Осторожно влез. Вход зарывать не стал — прикрыл досками, за "выход" не боюсь, т. к. он в тёмном углу разрушенного колчаковцами дома. Решил каждый день выходить освежаться.
– Семенов не только подкоп незаметно устроил, у него еще и наган не забрали.
– Его просто не обыскивали – он ведь был еще "свой", привилегированный. Они просто не думали, что он таскает с собой пистолет. Арест же был дисциплинарного характера, их использовали для воспитания сотрудников, особенно пьющих и недисциплинированных. И еще это провинциальное разгильдяйство. Кто-то был нетрезвым на работе, кому-то Семенов нравился, в какие-то дни его просто отпускали погулять. Когда пистолет увидели – хотели забрать, но он отказался отдавать, поясняет в дневнике – иначе как ходить ночью по городу? Поспорив, охранники ему оружие оставили.
– Это же анекдот: чекист сидит под арестом, но с оружием, делает подкоп и каждую ночь ходит гулять, а иногда его просто отпускают охранники.
– Да, он идет в маскарад, при этом все его в городе знают. Это 1926 год. Тогда карательная система была другой. Была иллюзия, что в новом обществе не может быть развитой преступности – это все родимые пятна капитализма, которые мы изживем. Поэтому к человеку нужно относиться с доверием. Если он не совершил тяжких преступлений, то его можно из тюрьмы отпускать на побывку – если хорошо себя ведет. Потом можно списать полсрока или хотя бы треть. Все 20-е годы было отношение достаточно снисходительное даже к убийцам, если это не рецидивисты.
– То есть царский режим не смог перевоспитать, а они смогут?
– Да. Но и сам царский режим был гораздо мягче нынешнего. Если видели, что осужденный не представляет опасности, то человека недолго держали в тюрьме, часто заменяли остаток срока ссылкой. И в начале 20-х годов максимальный срок заключения был пять лет, больше давали в исключительных случаях. Хулиганство, даже злостное, считалось пустяком, за него давали штраф или арест на несколько месяцев. И рецидив был огромный, города и села были заражены дикой эпидемией хулиганства. В 20 и 30-е годы. Также кражи и мошенничество считались легкими преступлениями. Основной формат наказания даже за политические грехи были ссылка или высылка – запрет жить в крупном городе, особенно в столице.
– Семенов пишет: "Масса, тёмная рабоче-крестьянская масса, когда же проснётся? Но долго ли будет длиться её сон?.. Скоро ли произойдёт пробуждение от тяжёлого кошмара?.. Сталинцы своими действиями сами взбудоражат трудовое море и тогда им несдобровать". В другом месте: "Чаша переполняется, ещё капля – и гнев массы выльется в открытое выступление против термидорианских главковерхов со Сталиным во главе". Он действительно в это верил?
– Да, он искренне записывал свои мысли. И ведь тогда, с конца 1927 года, начались продовольственные трудности из-за нажима на крестьянство. 1928, 1929 годы – карточная система, люди открыто ругают власть. И у Семенова были иллюзии, что люди среагируют. Негативное отношение к власти (Сталина. – СР) было сильнейшее. В 20-е годы молодое поколение, на которое Сталин мог рассчитывать, – не помнившее прошлой жизни – оно еще не преобладает. Оно было заметнее в 30-е. В 20-е большевики сталкивались с противопоставлением "мы" и "они". Про них большинство населения говорило "они", четко отделяя от себя. Это дескать, "товарищи", они там у себя мутят, а мы страдаем – когда же их черт заберет. Это было преобладающее мнение большинства обывателей, за исключением люмпенов, которых власть подкармливала, делая своей опорой. А здравомыслящим людям это не нравилось – даже при НЭПе, когда болтать можно было довольно свободно.
Из дневника:
"21/1−28 г.
Сегодня четырёхлетие со дня смерти Ильича. Сегодня СССР опять надел креп, облёкся в траур.
Четыре года! Только четыре! А как будто бы это было вчера, помнишь отчётливо каждую мелочь 7 дней. Четыре года! Так мало прожито, так много пережито за этот короткий промежуток времени.
За окном, как и тогда, плачут гудки. Сколько скорби, слёз и боли в этой грустной симфонии.
Ленин уумер.
Нет Ильичааа.
Дело живёёёт.
Живёт ли? Семя, брошенное им, затоптано, ростки его дела, его мыслей стремятся сорвать. Вместо Ленинского красного мака вырастают сталинские розоватые "цветы" шиповника. Плохо приходится тому, кто вспомнит о маке, вспоенном кровью трудящихся, растущем на их костях, пропитанным кровью лучших из лучших.
Славный герб хозяев мира – серп и молот – на деле заменён тюремной решёткой. Политиканствующие ревизоры ленинизма придали учению Вождя Вождей нужную им окраску.
Тюрьмой и ссылкой борются они с теми, кто стоит на их пути".
– В своем дневнике Семенов продолжает критиковать Сталина в конце 20-х, но при этом он уже нашел себе новую службу?
– Он был идейный, он разочаровался в Сталине и стал его критиком. Он это двоемыслие сделал своей стратегией. Он был безработным, но как только подал заявление с признанием ошибок в марте 1927-го, высший краевой орган – Сибирская контрольная комиссия его восстановила в партии. Он уехал во Владимир и в этом же году там участвовал в деятельности новой оппозиции. Но в конце 1927 года исключают из партии Каменева, Зиновьева, сотни известных партийных деятелей арестовывают и отправляют в ссылку. Ситуация резко меняется. Потом выслали из страны Льва Троцкого. Ссыльных стали отправлять в политизоляторы – в тюрьмы. Семенов этой жизни не захотел и предпочел отказаться от идей оппозиции и выстраивать свою жизнь без нее. Что он делал после 1927 года неизвестно, но в 1932 году он "всплывает" в Хакасии, где он борется с врагами коммунизма, руководя областным советом Союза воинствующих безбожников. Он хорошо руководил – его перевели в Новосибирск, где он работал методистом краевого совета Союза.
Вы, японцы, на островах живете. У нас нашелся чудак – Сталин, тоже накопал каналов – будем жить на островах
– Это было карьерное решение? Он свои взгляды не поменял?
– Это было как раз типичное двоемыслие. Таким же был писатель Вивиан Итин, о котором мы говорили раньше. Люди все понимали, все видели этот зажим, который все время усиливался. Но они в этих предлагаемых обстоятельствах старались как-то выбрать место получше. Кто-то действительно уходил "в сторожа", бухгалтером или переводчиком, если это были творческие люди. А вот такой непоседа, активист, как Семенов, он нашел себя в официальных структурах. Конечно, о Сталине он сохранил прежнее мнение. Анекдоты рассказывал, слухи передавал – что, например, Ворошилов в Сталина стрелял.
– Это типичное поведение партийных диссидентов или нет?
– Скорее, типичное. Тогда не только диссиденты, но и вполне "правоверные" коммунисты не прочь были "перемыть кости" начальству. На митинге мы говорим, какой товарищ Сталин гений, а между собой, да еще под выпивкой – по-другому. Так, в Бийске партийное руководство встречало японского дипломата, и один из партийцев сказал: "Вы, японцы, на островах живете. У нас нашелся чудак – Сталин, тоже накопал каналов – будем жить на островах". Тут сразу и про "Беломорканал", и про Сталина. Коллективизация особенно показала местному начальству какой ужас творится, причем их руками. Обеспечивая хлебозаготовки, они должны были последнее отбирать у крестьян. Население было недовольно, а коммунисты должны в этой обстановке жить, зная, как к ним относятся, терпеть. Сталин тоже отлично знал, как к нему относится низовая номенклатура, да и средняя. Даже секретари обкомов и наркомы сталкивались с последствиями сталинской политики. И чистка номенклатуры 1937 и 1938 годов была во многом основана на том, что Сталин не верил коммунистам. Они его восхваляют, а за глаза говорят что хотят. В те годы было так: чем выше человек по положению, тем больше у него шансов пойти на плаху. А низовое начальство в основном поувольняли, кого-то потом восстановили в конце 30-х – если человек хороший, можно и восстановить, но с выговором за недостаточную бдительность.
– Известна судьба знакомых Семенова по Минусинску?
– Я чекистов отслеживал и партийное начальство. Коммунисты пошли под пули, а чекисты в основном делали карьеру, кто-то успешную, кто-то не очень.
Из заявления арестованного Д. Н. Семёнова начальнику секретно-политического отдела УГБ УНКВД по Запсибкраю С. П. Попову от 2 февраля 1935 г.
"…После убийства Кирова во мне боролись два противоречивых чувства: с одной стороны, осуждение убийц (я никогда не был сторонником индивидуального террора), с другой – некоторое удовлетворение тем, что "одним сталинцем стало меньше". Вечером 2 или 3 января я, взяв имевшийся у меня оппозиционный материал (завещание Ленина и дневник "Предательство или партия"), пошёл в НКВД. Я дошёл уже до комендатуры, но раздумав, вернулся обратно. Я хотел сказать, что я враг, враг-одиночка, но мысль о том, что "я иду на поклон к сталинцам, зажавшим в крепкий кулак внутрипартийный режим" – удержала меня от этого шага, и я ушёл домой… В тюрьме, продумав каждую фразу, каждую мысль сталинских "Вопросов ленинизма", я пришёл к выводу о том, что являюсь объективным рупором контрреволюции. По существу своему я сам был контрреволюционером. Я знаю, что заслужил суровой кары и не боюсь её. Но элементарные правила политической честности заставили меня признать то, о чём я пишу. Пусть ваш приговор будет суров, я приму его как заслуженное".
Я был бы ещё в большей степени удовлетворён, если бы этот выстрел был направлен в тов. Сталина
– В 1935 году Семенова арестовали и завели дело за антисоветскую агитацию и пропаганду по знаменитой 58-й статье. Как он вел себя на суде?
– А суда не было в 35-м году. Ему дали от особого совещания пять лет и все – заочно. По записке следователя. На следствии Семенов признал вину и старался показать себя раскаявшимся человеком. При этом 15 февраля 1935 года Семёнов на допросе заявил, что хотя и не является сторонником индивидуального террора, но "не одобряя целиком действия лиц, подготовивших и совершивших теракт над т. Кировым, я все-таки был удовлетворен тем обстоятельством, что одним членом Политбюро, вёдшим большую работу по разгрому троцкистско-зиновьевской оппозиции, стало меньше. В то время я был бы ещё в большей степени удовлетворён, если бы этот выстрел был направлен в тов. Сталина". Примечательно, что новосибирские следователи не рискнули процитировать в обвинительном заключении подобные резкости Семёнова в адрес сталинцев, а привели вырванные из контекста выдержки.
Лагерные бараки. Колыма. 1930-е
– Он угрозу чувствовал?
– До ареста он себя вел неосторожно, может, какие-то покровители у него были. Он, что называется, болтал. Чекистам он чем был интересен – Семенова арестовали в январе 1935 года после убийства Кирова. Тогда все чекистские органы получили циркуляр из Москвы резко усилить борьбу с бывшими троцкистами и "копать" в этом направлении. Поэтому всех бывших троцкистов стали активно разрабатывать и тут же вышли на Семенова, на которого, с его болтливостью контрреволюционной, было много доносов. Принцип чекистской работы: собираем материалы, когда начинается очередная политическая кампания, находим нужных людей, быстро и без суеты оформляем дела по имеющимся материалам. Если их недостаточно для дела, то на их основе человека взять, додавить, добиться признания. Если даст хорошие показания на других, то можно оформить групповое дело – это большой плюс. Семенову в тот момент повезло, его не стали тянуть на участие в контрреволюционной организации, которое могло кончиться расстрелом, ему оформили одиночное дело и отправили на пять лет на Колыму. Вроде не самое тяжкое по тем временам наказание. Никто же не знал в 35-м, что в 38-м в колымских лагерях будет большая чистка именно среди осужденных. Там порядка 7 тысяч заключенных казнили по таким делам в годы Большого террора. Чекисты как рассуждали: политические – все отъявленные преступники. Ну как нам среди заключенных не сфабриковать дело на 100 человек о заговоре? Что мы не чекисты, тогда получается – нам в церковь сторожами поступать? Семенов попал в такое сфабрикованное дело о заговоре и был расстрелян.