Бывший милиционер Анатолий Ярош на пенсии жил в Гребенниковке Сумской области, когда туда вошли российские войска. Его похитили, избили и вместе с другими жителями вывезли в Россию, где допрашивали военные и сотрудники ФСБ. Он остался жив — его отпустили, и он вернулся домой. Но двое его родственников так и остались в плену, почти полгода о них ничего не известно. «Ґрати» публикуют рассказ Анатолия Яроша о том, что ему довелось пережить в российском плену. Он не позволил его сфотографировать, но мы нашли место в соседней Боромле, где россияне держали пленных и иллюстрируем монолог фотографиями-свидетельствами.
Вторжение
Я родился в Житомирской области. В Крым мы переехали, когда мне был год, там прожил в Джанкое до 1992 года. К тому времени уже никого из родственников не стало, отец с матерью умерли, сестра осталась в Белгородской области — в советское время там купили дом, так и жили. Женщина моя отсюда — из Сумщины. Когда мои родители еще были живы, мы из Крыма переехали сюда, в Краснополье. Я устроился в милицию, потом мне предложили переехать в Гребенниковку, потому что здесь давали жилье. Так я и работал участковым до самой пенсии.
Когда началась война, я отправил отсюда своих женщин, а тещу и свояка — Александра Костенко — забрал из Краснополья. Оно ближе к границе, и я подумал, что здесь будет безопаснее. А через 4-5 дней они (российские войска — Ґ ) вошли сюда, заняли все дома, где не было людей. Заселились и жили в них.
Мы говорили с ними, тогда они более-менее шли на контакт, были не слишком категорично настроены. Рассказали, что из Подмосковья. Пробыли в Гребенниковке три дня. Потом резко взяли и уехали.
Огороды все перепаханы их гусеницами. САУ, танки шли занимали там позиции. Их артиллерия, пушки были направлены на Сумы. Всю ночь гасили в ту сторону, «градами». К утру 13 марта они убрали артиллерию.
Плен
Было 5 утра в тот же день, когда ко мне постучали. Я думал, что это сосед пришел, открываю, смотрю — человек 10 в военной форме с красными повязками на руках. Сразу к виску приставили автомат, вытащили и положили на землю. Спросили, кто еще есть, я ответил, что свояк, они вытащили и его. Положили нас двоих. Нас связали, завязали глаза, начали допрашивать об оружии, есть ли оно. Кто-то сказал, что я пенсионер ВМС, в 2006 году ушел на пенсию. Я сказал, что ничего подобного у меня дома нет.
Затем начали стрелять из автомата над головой — так пугали. Избили, перевернули все в доме и в хозяйстве. Потом слышу, что они говорят — ничего нет. Надели на голову шапку, поверх ее завязали скотчем глаза, руки назад перекрутили, связали, накинули на голову одеяло и повели на соседнюю Школьную улицу. Отвели к дому, поставили к стенке. Я услышал, что рядом еще кто-то стоит. Началось все то же — запугивали убийством, снова избили. Потом я услышал у правого уха выстрел из автомата и звук, будто тело упало. Я подумал, что убили того, который стоял рядом, я уже сам попрощался с жизнью, думал, что мой черед пришел. Потом его поволокли, я услышал голос — понял, что человек жив, они просто выстрелили между нами из автомата. Мужчину поволокли на допрос, унижали, кричали — «ты тварь!». По голосу понял, что это мой кум — староста села, который живет напротив меня. Его потом так и не вернули, как и свояка.
Технический комплекс в Боромле, где российские войска держали пленных. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Нас так мучили еще 40 минут, потом вывели и посадили в бронетехнику. Меня бросили сверху на броню, привязали лежа и так везли. Ехали около 35 минут. Я подумал, что мы доехали до Тростянца. Насколько мне было известно, там в здании полиции находился их штаб, поэтому подумал, что нас туда привезли. Потом узнал, что нас привезли в Боромлю, там у них была размещена техника. Но тогда я этого не знал. Нас не стали развязывать и поместили в железный сваренный прицеп, сделанный полностью из железа. Бросили туда нас четверых — был еще один парень из села Братское. Но до этого, мы еще полтора часа стояли на коленях со связанными за спиной руками, лицом в снег, и кто поворачивал голову — потому что было очень холодно — сразу получали ногой по лицу.
Потом нас подняли и бросили в прицеп. Там мы находились до обеда следующего дня. К нам никто не подходил, воды не давали, в туалет не выводили — ходили под себя. На следующий день к нам бросили еще двух парней.
После этого нас загрузили в какой-то военный грузовик и в сопровождении шести автоматчиков повезли полевыми дорогами. Я раньше здесь работал, знаю места, поэтому понял, что везут именно в Россию. Везли нас около двух с половиной часов. К вечеру, когда смеркалось, привезли и начали запугивать, что их «братья-кадыровцы» из нас фарш сделают. Выгрузили и бросили в подвал.
Мы впервые открыли глаза. Это было помещение шириной полтора метра и длиной — 4. Слава Богу, что там было тепло. Больше в этот день нас не трогали, только сказали, как нужно себя вести: если стучат в дверь, мы сразу должны встать и представиться.
Весь следующий день к нам не приходили, не давали ни воды, ни еды. Бросили к нам еще двоих мужчин, в общей сложности нас было девять. В 10 часов вечера дали бутылку воды на всех.
Клетка в Боромле, где содержали пленных. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Когда мы приехали, один человек уже там сидел. Я тихонько спросил его: «Откуда ты, брат?». Он ответил, что из Киева и уже трое суток находится в подвале. Я спрашиваю: «Как они ведут себя?». Он говорит: «Есть дают один раз в день, в туалет вроде бы выводят». Так мы пробыли там до обеда следующего дня, потом нас стали вызывать.
Меня вызвали первого, потому что я был самым старшим, к тому же гипертоник — у меня сильно прыгнуло давление, я попросил врача, нужно было сделать укол. Они вывели меня из подвала, завели в комнату. Когда выводили, я сквозь шапку видел, что это какая-то мастерская — ворота, зал и комната. Меня завели в комнату, сидящий там сказал, чтобы мне развязали глаза и руки. Я увидел перед собой мужчину в военной форме лет около 40. Он сказал: «Присядьте, Анатолий Николаевич». Предложил кофе и сигареты, начал спрашивать, при каких обстоятельствах меня задерживали, и какие вопросы тогда задавали. Я отвечал. Он выслушал без всяких угроз, включил телевизор и начал комментировать: «Смотрите, вот новости». Начал приводить примеры: «Вот мы в Грозном были, посмотрите, какой сейчас Грозный, почти как в Арабских Эмиратах, отстроен». Я говорю: «У нас и до этого все было хорошо». Общался с ним на русском.
Это был обычный россиянин. Когда я спросил, как к нему обращаться, ответил, что не может определиться со званием — «называйте меня Игорем Анатольевичем». Я его так и называл.
Он спросил — есть ли мой телефон среди лежавших у него на столе, их там было очень много. Я показал на свой телефон. Он включил его, дал мне и сказал, что я могу позвонить или написать любому из своих родственников — сообщить, что я жив и со мной все в порядке. Света у нас в поселке не было, я не знал, смогла ли [супруга] Зина зарядить телефон, есть связь или нет, поэтому я позвонил младшему сыну в Польшу. Сказал ему, что я жив и здоров, и попросил, если есть такая возможность, известить маму о том, что я жив. Русский попросил, чтобы я это все говорил по громкой связи, я так и сделал. Он спросил меня, кому еще я хочу позвонить — я не стал, только написал в вайбере сестре — она живет в Яковлево Белгородской области. Сказал россиянину, что у меня больше из родни никого нет, только сестра осталась — мать и отец умерли. Мать умерла здесь, в Белгородской области, я даже на похоронах не был. Он спросил почему, я ответил, что время было такое, фамилия у меня не очень — Ярош, поэтому я не рискнул ехать.
Остатки пребывания российских войск в Боромле. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Россиянин сказал: «Отец, ты не переживай, мы разобрались, просто на тебя указали. Мы поняли, что ты — добряк, простой сельский мужик, не переживай, я постараюсь сделать все, чтобы тебя отправили обратно. А если нет, то вы еще здесь два дня можете побыть, потерпите в таких условиях, а потом мы вас в общий лагерь для военнопленных переправим».
Я говорю: «Дай Бог, чтобы первое получилось».
Мы говорили где-то около двух часов, потом меня спустили назад в подвал, Вызвали моего кума — старосту села. С ним они общались около 35 минут. Еще одного парня допрашивали около трех часов. Он вернулся, ничего не сказал. Я спросил его: «Как ты? Что там?». Он молча показал на себе крест, типа — мне все, меня, должно быть, расстреляют.
Кума тоже спрашивали об обстоятельствах, при которых его задержали, как проводили обыск. В подвале нам говорить особо не давали, мы преимущественно шептали, потому что у дверей стояла охрана из дагестанцев. В этот день опросили только троих.
Клетка в Боромле, где содержали пленных. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Вечером они пришли и сказали, чтобы я шел на выход. Еще раз завели в ту комнату, но там уже сидели двое гражданских вместе с военным. Насколько я понял, это были фсбшники в гражданском — они просто молча сидели и никаких вопросов не задавали. В этот раз мы говорили приблизительно полчаса. Военный сказал, что если все будет хорошо и будет транспорт, то я поеду домой, и он мне зарядит телефон.
Мы переночевали в подвале, все время были связаны, спали на полу на песке. Руки не развязывали, глаза — только когда на допрос приводили.
В 6 утра снова стук в дверь, мы представились. «Анатолий Николаевич — на выход и Сергей Владимирович — на выход». Ребята начали прощаться, не зная, куда нас ведут. Уже на улице спросили: хотим ли мы в туалет, я сказал, что мне нужно. Пока меня вели, слышу голос россиянина, который меня допрашивал — он сказал, чтобы мне открыли глаза. Отдал мне телефон, посоветовал его спрятать, и говорит: «Видите, как я и обещал, сейчас вы поедете обратно». Я поблагодарил его. Говорю: «Дай Бог, чтобы ваши слова дошли до него, и я увидел своих родных и свою Украину».
После этого нас снова посадили на такие же машины, ехали около трех часов по полевым дорогам. Глаза у нас теперь не были перемотаны скотчем, я увидел, что нас снова привезли к тому прицепу, где мы были до этого. В какой-то момент я встал на колени и через окно увидел знакомую территорию — это была Боромля. Я работал там когда-то участковым, поэтому очень хорошо знаю местность. Я успел разглядеть, когда снайпер крикнул: «Спрячь голову, или завалю!».
Бросили нас в прицеп с Сергеем этим — он был из Яблоновки, но сейчас в Сумах.
Теперь к нам стали лучше относиться, давали из пайки есть, ежедневно приносили воду в бутылке. К вечеру к нам бросили еще четверых из села Бобрик, у одного была прострелена автоматным выстрелом стопа. Они с нами переночевали, а утром их, вероятно, отвезли туда, [где нас допрашивали — на территории России].
Мы остались вдвоем с Сергеем. Какой-то россиянин сказал, что так как транспорта нет, то, если нам повезет, какая-нибудь колонна нас подбросит из Боромли к перекрестку.
Технический комплекс в Боромле, где российские войска держали пленных. Фото: Стас Юрченко, Ґрати
Так мы и сидели в железном прицепе трое суток. Затем под вечер к нам бросили деда — 62 года из Ахтырки. У него были прострелены обе ягодицы. По словам россиян, его задержали, когда он снимал растяжку. Всю ночь мы помогали деду — то перевернуть, то накрыть чем-нибудь. На третьи сутки утром дверь открывается и нам говорят: «Вы, двое, на выход». Нас проверили, связали руки сзади, завязали глаза, посадили в грузовую газель и повезли. Когда я поднимал голову, краем глаза видел, что везут в сторону дома — в Гребенниковку.
Когда довезли до перекрестка на трассе, остановились. Один из охранников говорит мне: «Смотри на меня». Я говорю: «И что?». Он: «Смотри на меня и запомни, что вас из ада вытащили донецкие». Я спросил, как его зовут, но он ничего не сказал, хлопнул меня по спине и говорит: идите.
В деревне мы увидели, что все россияне уже вышли отсюда. Таким образом, семь суток мы там провели. А свояк, кум и тот — из Братского так и остались, и до сих пор неизвестно, где они и что с ними.