По данным Росстата, за первое полугодие 2012 года из России уехали 55 220 человек. Эта цифра — вершина айсберга, в нее вошли лишь выписавшиеся из квартир на родине. И уж точно в эту статистику не попали политические эмигранты: они покидают страну либо через границу с Белоруссией, где нет погранконтроля, либо по краткосрочным визам. Укрылся в Голландии преследуемый за нападение на химкинскую администрацию Денис Солопов, двумя годами раньше уехала невеста убитого нацбола Юрия Червочкина Анна Плосконосова, анархист Петр Рауш получил убежище в Швеции — это лишь некоторые из громких историй.

После 6 мая политические активисты начали уезжать один за другим: власти демонстрируют, что по «болотному делу» могут забрать любого, даже того, кто на Болотной не был. Так, досталось нацболу Александру Каменскому, участвовавшему в альтернативной акции на Манежной, и Олегу Архипенкову — как утверждает защита, он не имеет никакого отношения к митингам и оказался на площади Революции случайно, как раз во время этой акции. Пока из участников протестных объединений в деле фигурируют только Каменский, левофронтовец Акименков, правозащитник Кавказский, парнасовец Кривов и активистка Баронова — для остальных обвиняемых митинг 6 мая был одним из первых в жизни. Но в среде оппозиционеров уверены: скоро доберутся и до них.

В октябре обратился за статусом беженца к властям Украины еще один политэмигрант из России — Михаил Маглов. Из России он уехал за два месяца до этого, почувствовав, что ему грозит арест. Некоторое время выбирал, куда подавать документы, но за несколько дней до похищения Леонида Развозжаева обратился в HIAS.

Мы говорим с Мишей в открытом кафе на одной из улиц Киева. В незнакомом раньше городе Миша ориентируется прекрасно, но все время обновляет ленту «Твиттера» на телефоне — в режиме нон-стоп следит за российскими новостями. «Ни одного сообщения с вопросом — чего, мол, тебя нигде не видно», — слегка обиженно говорит он: о его отъезде большинство знакомых не знали. За рубежом Маглов не прекращает расследований казнокрадства чиновников и с улыбкой говорит, что в «новой России» готов стать следователем.

— Чем ты занимался в Москве до отъезда?

— Два года назад я перебрался в Москву из Омска. Я помогал с делами разным политикам, организовывал разные акции: например,с вывешиванием баннера «Путин, уходи» напротив Кремля, «Монстрацию» в Москве, кампанию против строительства кремниевого завода в Омске. Около года был волонтером «Лизы Алерт»*. Состою в «Солидарности» с момента ее основания, участвовал в создании ПАРНАСа.

— С чего началось твое участие в политике и активизме? Почему ты уехал из Омска?

— В колледже, когда надоело заниматься одной учебой, мы с ребятами создали местное молодежное «Яблоко». В нем было не больше 20 человек, но это был такой авангард оппозиционной политики в городе. Параллельно устроился в компанию «Омскнефтехимпроект», проектировал нефтеперерабатывающие заводы.

У нас шла война с начальником УВД по Омской области Виктором Камерцелем. В 2009 году у нас появился свой Евсюков — милиционер Александр Мец. Он застрелил свою девушку, друга, покончил с собой, и никто из полицейских начальников вообще не понес наказания. Мы вели кампанию за их отставку. По сто сотрудников полиции приходили разгонять наши пикеты из сорока активистов. За мной следили, в подъезде дежурили полицейские в штатском, даже избили друга, который пришел ко мне в гости, — мы довольно похожи.

— Расскажи, что ты делал на Болотной 6 мая.

— Я пришел на мирную демонстрацию. Подошел к мосту, как раз когда там все остановились. Я не участвовал в столкновениях — стоял с краю площади, у самой реки.

Как кидали камни, я не видел. Видел расколотый асфальт — мужик носком ботинка отковырял кусок, взял его в руки, и мы все, стоящие вокруг, тут же начали кричать: «Не бери камень, дебил!» Он выбросил его обратно на землю.

Все это я расцениваю как самооборону людей. Драку развязали полицейские: в полной защите, шлемах и панцирях, они молотили дубинками беззащитных людей, женщин, абсолютно не глядя, что они делают.

— Почему ты решил, что тебе грозит опасность в связи с этим делом?

— Накануне, 11 июня, когда у лидеров оппозиции состоялись обыски, я уехал готовить учения «Лизы Алерт» в лесу в Рузском районе. Вернувшись домой, узнал, что начался обыск у Навального. Потом пришла эсэмэска, что обыск еще и у Собчак — Яшин был там же. Я помчался туда и в подъезде наткнулся на майора Ревякова из центра «Э» — он потребовал мой паспорт, говорит: «О, Маглов, ты у нас тоже в списках!» Меня задержали и повезли досматривать квартиру Яшина — почему-то думали, что я там живу. У дома уже саперы с собаками, спецназ, камеры НТВ.

Главная проблема со Следственным комитетом — в их действиях отсутствует логика. Сначала они и вовсе перепутали квартиру — дом тот же, а квартира другая (27 августа суд признал законным и обыск по ордеру с неправильным адресом, и обыск без ордера по правильному адресу, позже Мосгорсуд подтвердил это решение. — Ред.). А когда поняли свою ошибку, увезли меня в промзону на набережной академика Туполева. Оказалось, эти знаменитые двести следователей, ведущие «Болотное дело», сидят там в огромном офисном здании, видно, что они там недавно: в огромных цехах завода — столы с компьютерами, на стенах распечатанные на принтере таблички «Группа Иванова», «Группа Петрова».

Прежде всего от меня хотели услышать, как я познакомился с Яшиным, Немцовым, Удальцовым, Навальным, что делал 6 мая, видел ли людей в масках и тех, кто бросает камни. Был еще вопрос: «Кто занимался обзвоном, приглашая на марш?» При этом следователи угрожали: сейчас придет человек и даст показания, что я подкупал людей, чтобы они устроили на шествии беспорядки. И меня посадят.

Потом пошли волны арестов, меня ни на какие допросы не вызывали. И тут по месту моей прописки в Омской области пошли запросы: требовали бытовую характеристику и спрашивали, есть ли загранпаспорт. Обычно это сигнал, что человека собираются «закрывать»: так на суде по мере пресечения доказывают необходимость ареста.

— Сейчас обсуждается, честно ли уезжать в эмиграцию и скрываться.

— Уезжать из родной страны стрёмно. Но физическая потребность жить у меня стоит на первом месте, и терять здоровье, погибать в СИЗО из-за идиотов, которые стоят во главе страны, не хочется. Я уважаю тех, кто остается, но я понимаю тех, кто уехал до меня и уедет после. Для будущего своей страны я смогу сделать больше, находясь вне страны, чем в СИЗО.

— А что ты сейчас делаешь для страны?

— Я участвую в проекте Димы Гудкова «Золотые крендели» — расследую то, как депутаты-единороссы укрывают свои доходы.

— Как ты ощущаешь себя здесь, за границей?

— Херово. Это не моя страна. Я тут никого не знаю, не знаю иностранных языков. Все, что меня интересует, — в России.

— После похищения Леонида Развозжаева ты боишься, что с тобой могут сделать что-то подобное?

— Боюсь. Потому что похищение Развозжаева и его вывоз из страны, по моему мнению, происходили при участии украинских силовиков. Но, думаю, со мной будет сложнее, потому что я вступил в процедуру получения статуса беженца и по линии ООН, и в местной миграционной службе. К сожалению, это вынужденная мера — я не очень доверял Украине и не стал доверять сильнее.

— Что должно случиться, чтобы ты вернулся в Россию?

— Путин должен уйти. «Болотное дело» связано с конкретными амбициями конкретного человека.

__________

^{* «Лиза Алерт» — добровольческий отряд, который занимается поиском людей, потерявшихся в лесу или в городе.}

***

Миша — не единственный российский политэмигрант в Киеве. Дженни Курпен, журналистка «Граней.ру», и ее молодой человек Алексей Девяткин — член «Другой России» — в Украине с 20 июня. На встречу к нам они пришли с рентгеновскими снимками легких: сбор документов на статус беженцев предполагает диспансеризацию. Прежде чем приютить, мигрантов проверяют на туберкулез, гепатит В, сердечные заболевания. В украинском отделении HIAS — международной организации, помогающей беженцам, — молодые люди в мельчайших подробностях рассказывали о том, что сподвигло их уехать. На слово в HIAS верят, но полезно предъявить публикации в СМИ о вашем преследовании.

6 мая Дженни и Лешу задержали недалеко от площади Революции, на альтернативной акции нацболов, после которой и арестовали Каменского и Архипенкова. Дженни не стала пользоваться статусом журналиста, чтобы выбраться из автозака: предпочла снимать, как били там людей, пока ей не сломали камеру. После возвращения домой в Нижний Новгород молодым людям подкинули в почтовый ящик записку: «Вам конец», названивали по местам прописки, следователи звали «пообщаться». После ареста Каменского Дженни и Алексей решили уехать.

Украина предоставляет статус беженца примерно 5% желающих, но у молодых людей не было загранпаспортов, чтобы уехать дальше. «Можно было бы, конечно, приехать в Европу нелегально, посидеть в миграционной тюрьме, но это неинтересно», — шутит Дженни. Она знает английский, французский и даже немного грузинский. У Леши с языками плохо. Впрочем, оба надеются работать в России удаленно — Алексей сохранил место в пресс-службе «Другой России».

Дженни: Для нас отъезд значит «Мы провели мусоров». Садиться за дело, в которое ты верил, которое планировал, — это одно. Но сидеть по абсурдному делу…

Алексей: Глупо сидеть, если ты там не был и не участвовал вообще. В Киеве чувствуем себя нормально. Жилье нашли, заработок тоже есть. Если Украина откажет нам в статусе беженцев, то на примете есть несколько стран, готовых принимать политэмигрантов, — Америка, Швеция, Голландия… Мы хотим остаться на этом материке, поближе к России.

Дженни: Самое странное здесь — что за тобой не ходят, не следят. Отъезд — это, возможно, надолго, но не навсегда. Еще пара таких приговоров, как Таисии Осиповой… Люди же не вечно смогут это терпеть.

 

Сидеть или уезжать?

— В России сейчас никого не расстреливают, ничего настолько ужасного, чтобы бежать, не происходит. Уезжая, человек исчезает как политическая фигура, он уже ни на что не может повлиять. Эмиграция — это не элемент борьбы. А когда воровская прогнившая власть сажает нормального человека в тюрьму, она серьезно себя компрометирует. Это один из способов ненасильственного протеста.

— Я в любом случае рано или поздно уеду. Не потому, что мне что-то грозит, — просто хочется пожить, не слыша каждый день, что опять кого-то побили, убили, разогнали. Пожить, чтобы можно было думать не об этом, а о семье, о вечном, о мироздании.

— За три дня до ареста девушки знали, что это случится. Но никто из них не думал об отъезде. Если не хочешь заниматься политикой — пожалуйста, уезжай. Но если это важная часть твоей жизни, ты должен понимать: власть добивается того, чтобы ты уехал, а не мешал им воровать. Нужно делать все, чтобы твоя посадка стала максимально позорной и кровопролитной для власти. Если тебя прессуют, нужно не бежать, а драться с ними!

Признаки того, что вас собираются «закрывать» Слежка. Во дворе дома постоянно толкутся одни и те же незнакомые люди или стоят чужие машины, несколько раз за один день замечаете рядом с вами одного человека. Вами интересуются по месту работы, учебы, прописки. Чтобы доказать, что вас необходимо взять под стражу до суда, иначе вы скроетесь, следствие будет собирать информацию о вас: требовать выписку из домовой книги, запрашивать характеристики с работы, выяснять, есть ли у вас родственники за рубежом и возможность к ним уехать. Звонят следователи, зовут «просто пообщаться». Идти категорически не рекомендуется, нужно требовать прислать вам повестку на допрос и искать адвоката. Допрос в качестве свидетеля тоже может обернуться арестом. Очевидный признак — обыск у вас, ваших родственников и знакомых активистов. В случае «болотного дела» даже присутствие вас на фото или видео столкновений 6 мая уже может послужить причиной.