«МК» узнал о судьбах детей, которым отказали в усыновлении в США еще до «закона Димы Яковлева»
С того момента, как в России приняли «закон Димы Яковлева», прошло два месяца. Закончились протесты, обсуждения в СМИ. Люди смирились. А после того, как были обнародованы еще два случая смерти российских сирот в Америке, многие противники закона и вовсе перешли в лагерь сочувствующих. Тем более президент пообещал, что всем найдут усыновителей в родном отечестве.
Между тем это уже не первая кампания по ограничению иностранного усыновления. Та же тема и даже с теми же формулировками обсуждалась еще в 2005-м, после того как от рук американцев погибли Вика Баженова и Денис Урицкий. Причем тогда за приостановление передачи наших сирот за рубеж ратовала именно депутат Лахова. Мораторий ттеми сиротами? Нашли ли им, как и обещали, родителей здесь? огда так и не был принят, но оформление документов застопорилось. Для многих детей это означало, что они останутся в России. Узнавала ли уважаемая Екатерина Лахова, что стало с
«МК» проследил судьбу нескольких из сотен сирот, которым тогда не дали возможности уехать из России.
10-летняя Кристина Анисимова никогда не видела ни своей покойной матери, ни американцев, которые хотели ее удочерить, ни едва достигшей совершеннолетия тети, которую предпочли заморским усыновителям. Девочка родилась с серьезной патологией зрения, а к двум годам ослепла окончательно. Но даже если бы Кристина была зрячей, она бы все равно не смогла объяснить, где хочет жить: в США, в превращенном родственницей в притон доме или же в интернате, куда девочку отправили после того, как тетя не оправдала надежд органов опеки. У Кристины одна из сложных форм аутизма. А еще ей ставили ДЦП, умственную отсталость, непереносимость глютена и целый набор сопутствующих диагнозов.
В 2009 году фотографии Кристины, доведенной до крайней степени дистрофии, изъеденной пролежнями, облетели многие СМИ. На кроватке лежит иссохшее тельце — такими на архивных фотографиях предстают жертвы Освенцима. Такой ее нашли в палате для буйных волонтеры сообщества «Невидимые дети». В интернат нагрянули проверки, в печати появились разоблачающие статьи. Но мало кто тогда упоминал, что у этой девочки могла быть семья. Удочерить Кристину и ее сестру Настю хотела американская пара. Было это в 2005-м, когда в стране впервые заговорили о моратории на иностранное усыновление. Прошло семь лет. У девочки так и не появился шанс найти любящих родителей. И теперь уже вряд ли появится.
Притон вместо Америки
Близнецы Кристина и Настя родились недоношенными, со множеством патологий. Но, как это часто бывает, у одной из девочек проблем было больше. Кристине еще в первом детском доме ставили умственную отсталость, почти полную потерю зрения. Совершеннолетних родственников у девочек не было, российские усыновители сложными близняшками не интересовались. И данные о сестрах перешли в международную базу по усыновлению. Затем они приглянулись бездетной семейной паре из США.
— Сейчас вряд ли можно поднять информацию об этих американцах, все же прошло семь лет. Но когда мы только занялись судьбой Кристины, сотрудники опеки говорили, что обеих девочек они готовили к удочерению в США. Американцы знали, что у девочек серьезные проблемы, но, несмотря на это, собрали пакет документов и готовились приехать в Россию, — вспоминает волонтер Ольга Конивец.
А спустя несколько месяцев стало известно о смерти от рук приемных американских родителей Вики Баженовой и Дениса Урицкого. Эти сироты шли под номерами 12 и 13 в скорбном списке убитых за океаном детей. И защитники детства вскипели. «Нужно вводить мораторий на усыновление детей гражданами США», — горячилась Екатерина Лахова. «То, что американцы усыновляют больных детей, — это миф. Только два процента из «проданных» за рубеж детей — инвалиды», — вторил ей депутат Госдумы Андрей Савельев, размахивая законопроектом о полном запрете на иностранное усыновление.
Все проходило по тому же сценарию, что и сейчас. Даже формулировки в речах патриотически настроенных депутатов были те же. Но одно отличие все же есть. Тогда президент посчитал мораторий слишком жестким и не поставил свою подпись под законопроектом. Решено было отныне допускать к процедуре усыновления только аккредитованные иностранные агентства. Пока их список выверяли, все уже начавшиеся процедуры были заморожены. «Сейчас усыновление фактически приостановлено», — гордо заявлял тогда г-н Астахов.
Конечно же, о том, чтобы продолжать оформление Кристины и Насти в американскую семью, не шло и речи. Тем более, как это часто бывает, очень кстати достигла совершеннолетия родная тетя девочек. Когда девушку, которая еще каких-то пару лет назад и сама была ребенком, спросили, хочет ли она взять на себя ответственность за судьбу племянниц-инвалидов, она ответила утвердительно. Вопросов больше не было. Ведь тетя эта наша, отечественная, а не какая-то там американка.
Сейчас трудно сказать, что тогда двигало родственницей девочек и насколько тщательно ее проверяли в органах опеки. Но спустя три года выяснилось, что все это время женщина стояла на учете в наркодиспансере.
— Но даже если бы этот факт не вскрылся, я искренне не понимаю, как вообще 18-летнему ребенку могли отдать двух детей-инвалидов? — удивляется волонтер Тала Соловьева. — А потом еще на несколько лет забыть об этой семье.
Действительно, по словам волонтеров, в следующий раз опека пришла в дом к сестрам только через три года. Тогда-то и стало понятно, что тетя пустилась во все тяжкие, а девочки вынуждены были жить практически в притоне. Дома не было ни игрушек, ни нормальной одежды. Кормили девочек только йогуртами, а засыпали они под пение и крики приятелей горе-опекунши.
Девочек опять отправили в детский дом. Но так как за Кристиной на тот момент уже нужен был серьезный уход — без лечения она практически ослепла, не ходила, не говорила, ее поместили в Разночиновский интернат для умственно отсталых детей. Настю же распределили в другое учреждение.
— А теперь представьте: слепую девочку разлучили с единственным близким человеком — сестрой. Пока Кристина жила у тети, к ней никто не подходил — девочка стала бояться людей. В интернате, оказавшись одна в незнакомой обстановке, она и вовсе замкнулась, начала вести себя агрессивно. И ее поместили в палату для буйных.
Там ее и обнаружили волонтеры сообщества «Невидимые дети».
— Это была не шестилетняя девочка, а обтянутый кожей скелет. Дело в том, что у тети ребенок ел только йогурты. Понятно, что со временем желудок перестал принимать нормальную пищу. Но врачи предположили, что у девочки непереносимость глютена. Сложные анализы в Астраханской области сделать особо негде, да и дорого, поэтому диагноз поставили «на глаз». И ограничили Кристине рацион: убрали хлеб, мучные, макаронные изделия, злаковые каши, — рассказывает Ольга Конивец. — Если учитывать и так скудное питание в интернатах, получается, что ее лишили основного рациона. И девочка начала стремительно терять вес.
Когда ее начали опекать волонтеры, работники интерната впервые узнали, что девочка умеет говорить и ходить. Из-за истощения и боязни упасть она даже не вставала с кровати. А когда начала говорить, с точностью магнитофонной записи воспроизводила душераздирающие крики больных детей. И ругань, которой осыпали отказников в интернате.
— Мы несколько раз уговаривали директора направить ее в Москву на обследование. Но нам отвечали, что девочка просто не перенесет дороги — в таком ужасном она состоянии, — вспоминает волонтер. — Тогда решено было нанять ей сиделку. И через пару недель она начала оживать.
А еще через какое-то время ее удалось перевезти в НИИ детской педиатрии и хирургии.
«Людей останавливали даже не диагнозы, а затраты на лечение...»
В Москве здоровьем девочки занялись лучшие врачи. Тогда-то и стало понятно, что некоторых из тех страшных диагнозов, благодаря которым ее заперли в палате для буйных, у Кристины нет.
— Тяжелую умственную отсталость ей сняли. Как и непереносимость глютена. С девочкой постоянно находились сиделки, ее подкармливали волонтеры. И со временем она начала ходить, — вспоминает Ольга Конивец. — Один из лучших детских офтальмологов сделал ей операцию, но, к сожалению, вернуть зрение не удалось. Как нам объяснили, если бы такая операция была проведена еще несколько лет назад, Кристина смогла бы видеть.
После больницы в Астрахань девочку решено было не возвращать. Ее направили в Сергиево-Посадский интернат для слепоглухих детей — один из лучших в России. Там с ней занимаются дефектологи, психиатры. Не оставляют девочку и волонтеры. С первых дней на призыв о помощи начали откликаться неравнодушные со всей России. К ней приезжали чуть ли не по нескольку человек в день: привозили игрушки, читали книжки, передавали деньги. Находились даже те, кто хотел удочерить девочку. Тогда же Кристину начала опекать и волонтер Тала. Сейчас только она и сотрудники интерната заботятся о Кристине.
— Первое время чуть ли не каждый месяц мне звонили люди, которые хотели взять на воспитание малышку. Потом приезжали в интернат — и отказывались от этой идеи. Понимали, что потянуть девочку им не по силам: ведь ей постоянно нужен психолог, дефектолог, обследования у врачей. Сейчас желающих и вовсе нет.
Тала показывает небольшие ролики, снятые в Сергиевом Посаде. Кристину на них не узнать: оформились ножки-палочки, девочка может ходить без опоры, даже поет. Самая ее любимая песня — «Прекрасное далеко» из «Гостьи из будущего».
— Сейчас у Кристиночки проблем с питанием нет. Ест она с аппетитом, а, смолотив свое, может и к соседу в тарелку заглянуть, — рассказывает Тала. — Из тяжелой формы аутизма ее тоже удалось вывести стараниями специалистов интерната. Сейчас ее речь процентов на 35 состоит из осознанных фраз. Она даже может выразить эмоции, правда, от третьего лица. Ну а остальные 65% — это магнитофонные фразы, она запоминает все, что говорят вокруг. А потом их воспроизводит. Я предполагаю, что у нее есть ощущение светотени: она не задевает порогов, обходит препятствия. На одном глазу у нее полностью расправилась сетчатка, а это уже предполагает, что у человека должна быть реакция на светотень.
Но, несмотря на все улучшения, Кристина по-прежнему очень сложный ребенок. И шансов быть удочеренной в России у нее почти нет.
— Вы удивитесь, но всех потенциальных усыновителей останавливало даже не то, что ребенок сложный, а огромные финансовые затраты на поддержание ее здоровья, — говорит Тала. — В любой стране это упирается в деньги, но в нашей — в необоснованные деньги. Да, что-то обеспечивается государством, но преимущественно в Москве. Здесь есть специализированные детские сады, больницы. А если отъехать на несколько сотен километров вглубь — и ничего этого уже нет. У меня есть знакомые, воспитывающие сложного ребенка-инвалида. Так они продали квартиру, чтобы обеспечить ребенку массаж и другие восстановительные процедуры. Теперь все вместе ютятся в однокомнатной.
«Не убеждали ли вас отказаться от девочки?»
А это история другой Кристины — она воспитывается в одном из интернатов на Дальнем Востоке. Ее нам рассказала православный волонтер Елена Савельева. Она просила лишь об одном — не упоминать название учреждения и фамилию девочки. Сейчас как раз решается вопрос о дальнейшей судьбе ребенка. И женщина опасается, что разглашение информации пойдет ей не на пользу.
— Впервые я увидела Кристину в больнице, где в 2004 году лежала вместе с сыном. В коридоре я обратила внимание на маленькую девочку, к которой никто не приходит. Мы подкармливали ее сладостями, дарили игрушки. Потом медсестры рассказали, что девочка — сирота. Мать лишили родительских прав, бабушка, как и дочь, алкоголичка. Девочка родилась недоношенной, при родах была асфиксия. В свои пять лет она знала очень мало слов, правда, довольно быстро усваивала новые и вообще была очень способной.
Елена несколько раз навестила малышку в детдоме. И исчезнуть из ее жизни уже не могла — начала просить супруга взять ее в семью. Муж дал согласие, и они начали собирать документы на опеку.
— Но неожиданно выяснилось, что свекровь категорически против удочерения. Муж поддался уговорам матери, попросил на время остановить процесс. Я сходила в органы опеки и сообщила, что мы пока отказываемся от принятия Кристины в семью, — вспоминает Елена.
В то время детей из этого детдома возили на несколько месяцев в США.
— Вроде как на оздоровление. Но понятно, что делалось это с надеждой найти ребенку семью. Тогда в нашем регионе легко брали только здоровых младенцев, детей же с проблемами по здоровью, старшеньких, а также ребят с братьями-сестрами в семьи практически не брали.
Вместе с Кристиной в США ездили еще несколько воспитанников: два мальчика десяти и двенадцати лет и семья детишек — девочки-погодки 9 и 10 лет и их глухонемой семилетний брат.
— В США все ребятки жили в семьях, но Кристина прижилась только в третьей. А после того как дети вернулись на родину, американцы начали собирать документы на усыновление. Готовили и нашу Кристину — я ведь ее по-прежнему навещала, — говорит женщина.
Но не успели. Наступил 2005 год, заговорили об ужесточении процедуры. Во всех детских домах начались проверки: не «приберегают» ли там детей для иностранцев, не приписывают ли им диагнозы?
— К нам домой приходил сотрудник отдела краевого УВД по борьбе с коррупцией, выяснял, не под давлением ли мы отказались от принятия в семью Кристины, не убеждали ли нас в органах опеки отказаться от девочки. Потом в крае проверяли, правильно ли поставлен диагноз ребенку. Дело в том, что в медзаключении на удочерение девочки стояла умственная отсталость. Но диагноз подтвердился. И по другим детям, насколько я знаю, тоже.
Проверки затянулись, документы заморозили. И те американцы, которые хотели удочерить девочку, не выдержали и отказались от этой затеи. У остальных же детей приемные родители оказались терпеливее — они все же дождались того момента, когда в России вновь разрешат международное усыновление.
— Потом я читала обязательные отчеты, которые присылали усыновители. Дело в том, что к тому времени я уже начала опекать этот детский дом: 12-летний мальчик был моим подшефным, а две девочки и глухонемой мальчик — крестниками. Одна из девочек даже звонила мне из США. Насколько я поняла, с ней работал психолог, так как она страдала клептоманией. К глухонемому мальчику приставили глухонемого юношу в качестве воспитателя, — перечисляет Елена.
«Кристина панически боится будущего...»
Кристина видела, как уезжали в Америку ее друзья, ждала, что вот-вот заберут и ее. Когда же ей окончательно сказали, что потенциальные родители не смогут ее удочерить, у девочки произошел нервный срыв.
— Она начала цепляться за нас, как утопающий за соломинку. Я ее навещала и брала иногда в гости. Но взять под опеку уже не могла — к тому моменту наша семья готовилась принять на воспитание других детей. К тому же я поняла, что у Кристины серьезная умственная отсталость, проблемы в поведении. Я боялась, что не справлюсь с таким ребенком.
На нервной почве у девочки начался энкопрез — недержание кала.
— В детском доме ее обследовать не успели — перевели в коррекционную школу-интернат для умственно отсталых детей. В коррекционке медики и не думали заниматься Кристининой проблемой. Я пожаловалась на медиков директору интерната, но в итоге девочке поставили умственную отсталость средней степени и начали готовить к переводу в дом детей-инвалидов, — продолжает Елена. — Тогда мне все же удалось добиться, чтобы ее положили в хирургию, где за две недели смогли справиться с проблемой.
Но время, когда девочку могли удочерить, ушло. Сейчас ей 14. Она учится в восьмом классе коррекционки. После 9-го ее должны отправить в другой город — учиться на маляра-штукатура.
— Развитие сейчас у девочки лет на 9—10. Она практически ничего не умеет делать самостоятельно, ее нужно постоянно контролировать. Она может помыть посуду, но тарелки будут все в мыле. Она может помыть пол, выдрав с корнем подвернувшуюся антенну. Она может уйти гулять, оставив открытой входную дверь. И скорее всего эти проблемы за год не решатся, — говорит Елена. — И из-за этого Кристина панически боится будущего. Она просит нас забрать ее к себе, но мы пойти на это уже не можем: у нас очень сложная младшая приемная дочка. А справиться с двумя проблемными подростками мы не сможем. Она просит найти ее кровную мать, но та давно в розыске и скорее всего уже умерла.
У Кристины нет ни братьев, ни сестер, ни других кровных родственников. И кто будет заботиться о ней на родине — большой вопрос. Наверное, если бы наши законодатели проследили, как сложилась судьба тех детей, которым в 2005-м, а потом и в 2009-м закрыли выезд за границу, они бы не принимали столь скоропалительных решений. Но теперь ничего уже изменить нельзя. А трагедия этих двух девочек скорее всего повторится и с теми детишками, которым сейчас не дали уехать.
В этом же доме ребенка есть девочка-инвалид с патологией развития конечностей. На одной руке у нее сросшиеся пальцы, на другой — шесть пальцев, а стопы ног сформировались с расщелиной.
— На нее не было кандидатов на усыновление в России. По фото она была выбрана американцами. Увы, это усыновление сорвалось. Найдется ли девочке семья теперь — неизвестно, — говорит женщина.
Конечно, прочитав этот материал, многие скажут, что мы передергиваем факты. «Это лишь судьба двух детей, остальным же благополучно нашли родителей на родине». Да, наверное, таких ребят действительно больше. Судьба Насти — сестры Кристины Анисимовой — тому подтверждение. Ее удочерили в Астраханской области. Судя по тому, что в базе данных ее фамилия не появляется, она растет в крепкой, любящей семье. Но ведь и те 18 замученных в США детей — тоже исключения из десятков тысяч счастливо усыновленных. Безусловно, с международным усыновлением есть проблемы: коррупция, невозможность отследить подноготную потенциальных родителей, невозможность вернуть ребенка в Россию, если что-то пойдет не так. Но это ведь не проблемы детей — это проблемы нас, взрослых. Которые вроде бы должны учиться на собственных ошибках. Но нет — не учимся.
Оригинал материал: Анастасия Гнединская