"Сломали хребет". Цена сталинской индустриализации
Гуманитарная катастрофа, сравнимая с блокадой Ленинграда, – так описывает голод в Архангельске во время Великой Отечественной войны историк Елизавета Хатанзейская в своей книге "Советский город в экстремальной повседневности: Архангельск в эпоху индустриализации и Второй мировой войны 1929‒1945 гг.". Но и в предвоенные годы, говорится в исследовании, город не жил, а "экстремально выживал". И это было прямым следствием репрессий и сталинской модернизации экономики. Корреспондент Север.Реалии поговорила с автором книги о цене индустриализации, о задушенных нищетой жителях Архангельска, а также о том, почему российские власти так ополчились сейчас на "Мемориал".
Кадр из фильма "Летняя поездка к морю"
Постоянный голод и бесконечные очереди за продуктами, высокая смертность от эпидемий в отсутствие медицинской помощи, страшный жилищный кризис, когда из-за наплыва спецпереселенцев в городе на одного человека приходился 1 (один!) квадратный метр жилья – в таких условиях люди существовали десятилетиями. И каждый год советская пропаганда уверяла их, что жить стало "лучше и веселее". Но убедить в этом человека, который целый день стоял в очереди за селедкой, было очень сложно. Поэтому большая нагрузка по поддержанию социалистической законности ложилась на плечи сотрудников ОГПУ-НКВД.
В интервью корреспонденту Север.Реалии Елизавета Хатанзейская рассказала о том, почему свободные люди в Архангельске жили не лучше ссыльных, как строилась экономика ГУЛАГа и что сделали местные власти, когда в город приехала комиссия западных правозащитников.
– Вы описываете довольно продолжительный период – с конца 1920-х по 1945 год, и слова "экстремальное выживание" стоят в названии книги. Все эти годы было одинаково трудно или были какие-то периоды, когда ситуация была мягче?
– Весь период – это экстремальная повседневность. Я начала с 1929 года, потому что на него приходится старт форсированной индустриализации, коллективизации, когда у крестьян стали экстренно изымать продовольствие, тогда же был упразднен частный рынок товаров и услуг. Крестьяне сопротивлялись коллективизации, поднимали восстания, но противостоять государственному террору крайне сложно. На севере все это тоже происходило – и в Вологодской области, и в Коми, и в Архангельской области – и привело к подрыву экономики. С этого времени начинается процесс перехода общества из более-менее устоявшейся, наладившейся в период НЭПа жизни к периоду экстремального выживания. К сожалению, много происходящего в то время ускользнуло от внимания историков, потому что почти не сохранилось источников. Например, я встречала упоминания о каннибализме, не только среди ссыльных, но и среди городских рабочих, но прямых источников нет. Повседневность была жуткой и страшной по ряду причин: не хватало продовольственных ресурсов и жилья, были проблемы с социальной инфраструктурой – больницы не вмещали всех заболевших во время бесконечных эпидемий тифа, вызванных постоянным прибытием спецконтингента. Вокруг города появилось огромное количество спецпоселков и лагерей, лагеря и тюрьмы были и в самом Архангельске.
Дефицит продуктов в советское время был всегда и везде, но с 1939 года, судя по документам, начался особенно сильный сбой в системе снабжения региона. В Архангельск был сослан знаменитый костромской краевед, археолог и историк Василий Иванович Смирнов. Он писал, как в 1940 году стоял за рыбьими хвостами в очереди из четырех тысяч человек. Примерно такие же очереди выстраивались за хлебом. В продаже не было масла, сахара, картофеля и других необходимых людям товаров, сложно было купить табак, спички, почти невозможно было купить одежду и обувь. Карточки на хлеб ввели уже с началом Великой Отечественной войны – в сентябре 1941 года, но даже в 1940-м купить его было очень трудно. В коммерческих магазинах хлеб и другие товары стоили в разы дороже.
Мифы о честном Сталине и честных энкавэдэшниках очень быстро расползаются по швам, когда знакомишься с документами
При этом спекуляция начиналась с низового звена – людей, работавших в столовых и магазинах, а заканчивалась чиновниками администрации и НКВД, которые ее покрывали и получали свою часть выгоды. Товары утекали на "черный рынок", но вся цепочка замыкалась на высшие эшелоны власти в городе и области. Об этих схемах пишет известный историк Елена Осокина в книге "За фасадом сталинского изобилия" – эти схемы сейчас все известны. Всегда в этом принимали участие милиция и сотрудники НКВД, и с ними бороться было невозможно. Мифы о честном Сталине и честных энкавэдэшниках очень быстро расползаются по швам, когда знакомишься с документами.
– При этом ведь сейчас все больше распространяется мифов о том, что во времена сталинского правления люди материально жили совсем неплохо.
– Прочитав мою книгу, вы убедитесь в том, что это было не так. Людям приходилось чудовищным образом выживать. С 1929 по 1934 годы введены были карточки с целью перераспределения ресурсов, т. к. основные средства были брошены на индустриализацию. Уровень жизни и потребление резко снизились. Людям элементарно не хватало хлеба и товаров первой необходимости. Кроме того, были категории населения, не имевшие права на карточки (различные дискриминируемые категории, так называемые "социально-чуждые элементы"). По подсчетам историка Стивена Коткина, формально к ним можно было отнести около 80% населения СССР.
Представляете, доктор наук с мировым именем – пилит доски на заводе!
Своеобразно решался и жилищный вопрос. Сам принцип наделения жильем был такой: если человек работал на предприятии или в госучреждении, ему полагалась жилплощадь. Это не обязательно была комната. Жилой площадью считалась и койка в деревянном бараке без удобств, где в одной комнате проживало от 18 до 35 человек. Выдающийся физик и изобретатель телевидения профессор Борис Львович Розинг попал на север как административно-высланный по "делу академиков" 1929 г. Сначала его определили пилить доски на лесозавод в Котлас подсобным рабочим, а после перевода в Архангельск он трудился на лесозаводе уже как квалифицированный рабочий. Представляете, доктор наук с мировым именем – пилит доски на заводе! Это к вопросу о рациональности планирования и использования человеческого труда в сталинском СССР: где бы он пользы принес больше – в конструкторском бюро или на распилке досок? Так вот, в 1931 году Борис Розинг пишет своей супруге в Ленинград, что ему очень повезло: он получил койку в комнате на 15 человек в бараке. Самое интересное – и в этих условиях он находил возможность, силы и время заниматься наукой: читал литературу и даже совершил несколько важных технических изобретений для рационализации лесной промышленности.
Вообще, если говорить о жилье – официальная норма на человека составляла 4,5 квадратных метра. Но она не выдерживалась. Чиновники могли получить комнату или квартиру в хорошем доме. Например, на Троицком проспекте дом для НКВД сдали в 1938 году – он был квартирного типа, жили там крупные чиновники и силовики. Аналогично – дом специалиста, который был заселен в 1934 году. В то же время простые рабочие жили в очень стесненных условиях – в барачном поселке лесозавода №13 норма на человека составляла 1,1 кв. м (это цифры из отчетов партийных органов при проверке рабочих бараков). В поселке лесозавода №8 приходилось 0,4 кв. м на человека, лесозавод №5–6 – 1,12 кв. м на человека. И вообще, сейчас, вероятно, мало людей представляет, что такое барак. Это такой брусок из дерева, где в центре коридор, налево и направо от которого расположены комнаты. Внутри комнат стоят не кровати, а нары – на них спят рабочие. Еще в бараке может быть общий стол. Туалет часто располагался на улице из-за вспышек инфекционных заболеваний. В таких бараках обычно продувались стены, текла крыша, помещения кишели насекомыми. Рабочие жаловались, что не могут уснуть из-за клопов и вшей. Не было постельных принадлежностей. Был мешок, куда наталкивалась солома, который играл роль подушки или матраса. Спали, не раздеваясь, потому что было холодно. Об этом в начале 1930-х годов даже писали в местной газете "Правда Севера". Я хочу подчеркнуть, что речь идет не о заключенных или спецпереселенцах, а о свободных рабочих – "классе-гегемоне", который, согласно идеологии, был главным в СССР. Но в предвоенные годы место в бараке получить тоже не всем удавалось. Например, бежавшие из сельской местности крестьяне, ставшие рабочими, первоначально могли жить даже не в бараках, а в землянках на окраинах города. Человек с "неправильным социальным происхождением" (сюда попадали не только бывшие привилегированные классы – дворяне, священнослужители, люди умственного труда и дореволюционная интеллигенция, офицеры царской армии, но и трудолюбивые зажиточные крестьяне, объявленные "кулаками") и вовсе не имел права на жилую площадь согласно советскому законодательству, его в любой момент могли выкинуть с работы, из квартиры, он не имел права получать карточки, и почти не имел возможностей для выживания.
Архангельск. Рабочие ремонтируют механизмы на ж/д-станции
– Кроме того, человек жил в постоянном страхе репрессий.
– Любой мог быть арестован, сослан, выселен из дома, лишен работы и семьи. С января 1936 года, раньше, чем в других регионах, на севере началось то, что можно назвать подготовкой к "Большому террору" – начались поиски "врагов народа" на предприятиях и в учреждениях, в основном среди интеллигенции.
Человек каждую ночь слышит в коридоре шаги сотрудников НКВД – это идут к соседу, а завтра придут к тебе
Согласно официальной историографии, "Большой террор" начался летом 1937 года (с приказа НКВД №00447, утвержденного Политбюро 30 июля 1937 г.) и продолжался до конца 1938 года, когда Политбюро и Сталин официально осудили "перегибы" линии террора, ими же санкционированные. Террор тоже влиял на повседневность. Представьте: человек каждую ночь слышит в коридоре шаги сотрудников НКВД – это идут к соседу, а завтра придут к тебе. Получается, что помимо материального выживания, люди должны были продумывать и другие стратегии: что делать, если придут за тобой, как выжить твоей семье, как позаботиться о детях, чтобы они не попали в спецприемники НКВД, где их лишат имени, фамилии и отчества, чтобы их нельзя было найти, что будет с женой и с другими близкими родственниками. Во времена Большого террора, согласно советскому законодательству, члены семей тоже были обречены на арест. Их ожидало лишение имущества, жилья, источников снабжения и как минимум высылка из города.
Троицкий проспект. Архангельск. Первые дни войны
– Какую роль в предвоенной и военной экономике Архангельска играл труд заключенных?
– В мае 1929 г. в Северном крае уже было 2256 заключенных. Высылка раскулаченных крестьян началась зимой 1929–30 годов. Всего к 1933 г. их было в регионе примерно 600 тыс. Значительная часть высылаемого спецконтингента прошла через следственную и пересыльную тюрьму Архангельска. Все предвоенное десятилетие в регион непрерывно следовали эшелоны со спецпереселенцами и заключенными, в зависимости от интенсивности массовых операций.
На 1 января 1942 г. в Архангельской области функционировало семь крупных исправительно-трудовых лагерей, в которых отбывали срок более 150 тысяч заключенных. И заключенные, и спецпереселенцы прибывали в регион постоянно, их труд использовался на промышленных предприятиях, лесозаготовках, в порту, при строительстве крупных объектов городской инфраструктуры.
Здесь не было столько освоенного пространства, чтобы принять ссыльных, и их часто выгружали просто в лес. Зимой, с детьми, без теплой одежды. Это были в основном раскулаченные крестьяне. Они вынуждены были строить в лесу шалаши и выживать в немыслимых условиях. Разумеется, была огромная смертность от болезней, от дефицита продовольствия. В Государственном архиве РФ сохранилось множество документов, в том числе отчетов ОГПУ, где говорится, что фонды, выделенные на устройство спецпереселенцев, часто безнаказанно разворовывались местными чиновниками. До спецпереселенцев доходило очень мало продовольствия, часто не организована была медицинская помощь. Их не могли обеспечить даже элементарными продуктами, им не успевали построить бараки. Это был тяжелый и страшный процесс принудительной колонизации севера, абсолютно нерациональный. Если в 1929–1935 гг. на строительстве промышленных предприятий, в лесной и бумажной промышленности и порту использовали в основном труд спецпереселенцев, то в 1936–37 годах произошла переориентация промышленности на труд заключенных, количество которых росло каждый год. Структура спецпоселков и лагерей была абсолютно нерентабельна. На ее содержание уходило больше ресурсов, чем было получено в результате использования труда спецконтингента. В принципе, подневольный труд нерентабелен. Сталин, конечно же, не эффективный менеджер. Если мы посмотрим на изнанку индустриализации, то потерь было больше, чем приобретений. Труд специалистов использовался нерационально, ресурсы часто растрачивались впустую. И главная цена – гибель целых классов общества, породившая долгосрочный системный кризис.
Большинство из образованнейших людей вынуждены были жить и работать в ужасных условиях в лагерях, испытывая голод, лишения и страх
Происходило систематическое уничтожение природных ресурсов и человеческого капитала. И уничтожение целых классов общества, в частности крестьянства, в ходе коллективизации, когда самых трудоспособных по приказам ОГПУ расстреливали и загоняли в лагеря, а остальных в колхозы, все это до сих пор сказывается на нашей экономике, в том числе сельском хозяйстве. То же самое с интеллигенцией, когда большинство из образованнейших людей умственного труда вынуждены были жить и работать в ужасных условиях в лагерях, ссылках или перенаселенных до предела коммуналках, испытывая голод, лишения и страх, почти не имея возможности читать иностранную литературу или поехать куда-то на международную конференцию, не получая достойную зарплату за свой труд… Нельзя ученых держать в шарашке. Ученый – человек мира и должен быть свободен в выражении собственного мнения, иметь связь с коллегами по всему миру. Идея о том, что ученому можно повысить норму хлеба и загнать в какую-нибудь комнату без окон, где он будет создавать новый продукт – это представление энкавэдэшное. К сожалению, эти принципы работают до сих пор.
– Среди местного населения, переселенцев или заключенных были протесты?
– Среди крестьян в первые волны коллективизации были восстания, да. О восстаниях в городах я не видела документов, это не значит, что их не было. Были протесты против закрытия храмов в 1929–1930 гг. У меня отдельная глава в книге посвящена стратегиям выживания и гражданского сопротивления. Например, городская власть, экономя ресурсы, в 1931 году начала снижать нормы снабжения хлебом рабочих из числа ссыльных. Им запретили питаться в столовых лесозаводов. Они стали использовать забастовки и другие методы коллективного и индивидуального сопротивления. Коллективно не выходили на работу в течение нескольких дней, к примеру, а это грозило срывом плана экспорта леса, за который от Сталина мог "получить по шапке" руководитель края. В конец концов от снижения норм пришлось отказаться.
Была и тактика "тихого сопротивления". Когда, например, ссыльных насильно выгоняли на работу без обеда, они целый день просто ходили по территории завода или лесобиржи, ничего не делая. У них могло быть задание, например, выкалывать из речного льда вмерзшие бревна. Рабочие за целый день выкалывали одно бревно и говорили, что нет обуви, одежды, их не кормят – отсюда и результат. Администрация завода вынуждена была пойти навстречу. Но это работало только в первой половине 1930-х годов, потом начались очень жестокие расправы над зачинщиками и участниками подобного протеста.
Были протесты по поводу закрытия храмов, довольно массовые на севере
Если говорить о крестьянах, то первоначально ОГПУ давало им выбрать кулаков из своей общины и сдать их. Я читала в документах по Вологодской области о случаях, когда вся крестьянская община выходила и говорила: у нас нет кулаков. То есть люди не сдавали своих. Это тоже стратегия коллективного сопротивления. ОГПУ реагировало по-разному, например, в ответ на такие методы арестовывало или расстреливало старшин крестьянских общин, но иногда они могли и отступить. Были протесты по поводу закрытия храмов, довольно массовые на севере. Если говорить про вторую половину 30-х годов, то советское уголовное законодательство стало более совершенным, если можно так сказать, и людей стало проще загнать в лагерь, если они на воле как-то себя проявляли. Тогда огромное количество дел по вредительству было сфабриковано.
Интеллигенция вместо прямого сопротивления часто использовала тактику внутренней иммиграции, особенно во второй половине 1930-х годов, когда ужесточились репрессии. Если религиозные люди до этого выступали против закрытия храмов, то теперь стали вести интенсивную духовную жизнь, которая никак не проявлялась внешне, потому что это было опасно. Человека могли отправить в лагерь даже за ношение крестика или иконы. При этом, как ни парадоксально, в городе действовали храмы, священники старались делиться с крестьянами пищей, люди поддерживали друг друга. Были верующие, которые не поддерживали контакты ни с государством, ни с церковью, молились где-то у себя в квартире или в комнате, проводили там же религиозные обряды и службы, крестили детей, венчали, отпевали, хранили религиозные ценности. Это была так называемая катакомбная церковь, не имевшая никаких контактов с государством. Многие люди сопротивлялись именно таким образом пропаганде и навязываемой пролетарской культуре. Те же административно-ссыльные, кому удалось устроиться на работу и найти жилье, пытались как-то реконструировать свою социальную среду, объединялись в неформальные сообщества. Но, когда начались репрессии 1936–1938 годов, бывало, что подобные группы арестовывались как "контрреволюционные сообщества". Например, под репрессии попали ректор Архангельского лесотехнического института (АЛТИ) Василий Горохов и профессор того же вуза Вениамин Лебедев, который был дружен с выходцами из купеческих фамилий Немецкой слободы, потому что они вместе проводили время, читали иностранную литературу, катались на яхтах, ездили на рыбалку и охоту. Органы сфабриковали общее дело против выходцев из Немецкой слободы, профессуры АЛТИ и медицинского университета, – людей высокообразованных, знавших иностранные языки, людей высокой культуры, которые принесли много пользы обществу, даже этому новому советскому. И они были арестованы по признаку того, что знали иностранные языки, кто-то имел родственников за границей. Дело в том, что такие люди намного менее подвержены пропаганде, чем необразованные. Убедить образованного человека, знающего языки, историю и литературу, жившего в Европе, что СССР – лучшая в мире страна, невозможно. Поэтому таких людей уничтожали физически.
Архангельск. Рабочие ремонтируют механизмы на ж/д-станции
– Но при этом многие ссыльные сыграли большую роль в развитии культуры края. Например, труппа театра в Воркуте в 1930-е годы состояла в основном из ссыльных и заключенных.
Людей социально чуждого происхождения нельзя было ставить на руководящие должности и должности специалистов
– Я встречала в воспоминаниях архангелогородцев упоминание о том, что архангельский Большой театр изначально состоял из заключенных Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН). Это люди, в недавнем прошлом выдающиеся артисты Москвы и Ленинграда, попавшие под каток репрессий – они были осуждены по политическим мотивам и сосланы на Соловки: там кто торф добывал, кто лес валил, кто на кирпичном заводе работал. После создания архангельского театра в 1932 году начали формировать труппу, профессиональных артистов не хватало – вспомнили о заключенных. Если брать развитие науки и промышленности, то была проблема: людей социально чуждого происхождения нельзя было ставить на руководящие должности и должности специалистов. Однако иногда этот принцип нарушали – не хватало кадров. Ведь почти все, кто получил качественное образование до революции, были из дворян. Многие потом повторно были репрессированы в 1936–1938 гг. Так, кафедру гинекологии основал сосланный в 1934 г. в Архангельск профессор Василий Васильевич Преображенский, которого хотели репрессировать в 1938 году, но все коллеги и студенты заступились за него, и машина дала сбой – такое очень редко бывало. В 1931 году в Архангельск сослан был Валентин Федорович Войно-Ясенецкий, знаменитый хирург, получивший сталинскую премию за книгу "Очерки гнойной хирургии" – он провел в ссылках и лагерях 11 лет. Упоминавшийся Борис Львович Розинг – выдающийся ученый с мировым именем, умер здесь от голода в 1933 г. Много лет здесь были в ссылке историк права профессор Николай Яковлевич Новомбергский и знаменитый историк профессор Михаил Васильевич Клочков. Здесь жил и работал выдающийся скульптор, художник-мистик Борис Зубакин, его расстреляли в 1938 году по обвинению "в руководстве средневековым орденом розенкрейцеров" на Бутовском полигоне. Местное население очень уважало этих людей за образованность, общую культуру и за то, что они делали. Они сильно обогатили культурную и научную жизнь Архангельска, принесли много пользы городу и региону, но вопрос какой ценой. Многие здесь и погибли.
Миф о том, что был построен какой-то город-сад в 1930-е, – это ложь
Вся советская власть в то время была построена по принципу уголовщины, террора, насилия, уничтожения всего человеческого и даже самого понятия "культура". Это был возврат в архаику и ненависть ко всему человеческому. Те люди, которые были сосланы сюда, заложники системы, конечно же, много сделали для развития города, но это была их личная инициатива. Сама система ничего хорошего не могла создать в принципе. Миф о том, что был построен какой-то город-сад в 1930-е, – это ложь. Она нужна, чтобы оправдать современные преступления, дескать, когда-то творилось беззаконие, но вот ведь какую великую страну построили. Сама система террора, насилия, тотального грабежа населения не могла создать ничего хорошего и ничего не построила. Начало умирания культуры севера, его самобытности – это период 1930-х годов, я это утверждаю как историк. Сломали хребет не только крестьянству, но и нашей северной архангельской самобытной культуре тогда, когда уничтожили значительную часть ее носителей, и уничтожили такими страшными методами – ссылками, лагерями, ограблением, пытками, убийствами миллионов.
– Все это время Архангельск оставался портовым городом. У людей ведь были какие-то контакты с иностранцами. Как делали так, чтобы иностранцы не увидели лишнего и не рассказали плохого про происходившее в регионе?
Запад не хотел терять рынок советской экспортной древесины, а СССР не хотел терять рынок сбыта
– Заключенные и спецпереселенцы всячески старались передать информацию о том, что здесь применяется подневольный рабочий труд, на Запад. С конца 1920-х годов СССР продавал древесину на Запад по демпинговым ценам, и, в принципе, об использовании подневольного труда все знали. Навалив этого дешевого демпингового леса, Советский Союз продавал его на Запад за валюту, на которую потом закупали импортное оборудование для индустриализации. Бывало так, что заключённые выцарапывали свои имена и сроки на бревнах, которые затем сплавляли по рекам до городских лесобирж или грузили на составы железной дороги. В самом начале 30-х годов британские и американские журналисты решили раздуть скандал о применении подневольного труда на советских предприятиях – СССР в это время наращивал экспорт древесины. Международная комиссия, состоявшая из специалистов по закупке импортной древесины из США, Британии и Германии прибыла в Архангельск вместе с журналистами. Что сделал крайком? Максимальное количество спецпереселенцев и заключенных удалили с бирж и лесозаводов. Их выслали подальше, кому-то выдали фальшивые документы, чтобы они выглядели свободными гражданами. Для столовых закупили продовольствие. Одели рабочих в более-менее приемлемую одежду. В общем, создали картинку. В итоге комиссия ничего не заметила, и продажа дешевой древесины продолжалась. К сожалению, люди ничего не добились. Причина и в том, что Запад не хотел терять рынок советской экспортной древесины, а СССР не хотел терять рынок сбыта. Никто не обратил внимания на крики о помощи. Больше таких скандалов не было, потому что каждый раз формировать и отправлять комиссию было дорого.
– Как начало войны с Финляндией повлияло на повседневную жизнь Архангельска?
– Во-первых, стали призывать на поля сражений. Пропаганда говорила о том, что белофиннов очень быстро разгромят и закидают шапками. Но буквально в первые недели потери были страшными. В первые две недели физически замерзло три дивизии, потому что не было нормальной экипировки и вооружения. Страна была не готова к войне, а ее начали. Конечно, приходили похоронки, люди стали понимать, что их везут на убой. Было очень страшно, к тому же любая война требует огромного количества ресурсов. Эти деньги могли бы пойти на строительство жилья или закупку продовольствия для рабочих, но они шли на вооружение. Любая война – это большой урон для экономики. Уровень жизни стал снижаться еще сильнее, опять появились огромные очереди за продовольствием. За хлебом стояли тысячами, не хватало элементарных продуктов. Я начала вторую главу с 1939 года, потому что тогда снова ухудшилось снабжение, началась тотальная мобилизация ресурсов, усилилась милитаристская пропаганда, обещавшая победу малой кровью на чужой территории. Люди чувствовали, что грядет большая война, но сделать ничего не могли.
Горожане роют укрытия от налетов немецкой авиации
– В первые годы Второй мировой войны в Архангельске от голода погибло 38 тысяч человек, вы сравниваете эту трагедию с голодом в блокадном Ленинграде.
Стояли за товарами даже ночью. Это иллюстрация того, как снабжался Архангельск
– Архангельск занимает второе место по смертности от голода после Ленинграда в процентном соотношении потерь к довоенной численности населения. Имеются в виду именно потери гражданского населения. Почему это произошло? Ведь Архангельск, в отличие от Ленинграда, не был блокирован и всегда был на третьей линии снабжения (первые две линии занимали столичные и индустриальные города типа Донбасса, заводы которых производили тяжелое вооружение и оборудование), несмотря на то что это экспортный регион, и были предприятия, напрямую связанные с индустриализацией – лесозаводы производили продукцию, которую покупали за валюту. Архангельск изначально снабжался очень плохо, исключение составляли работники транспорта – железнодорожники и портовики, они играли ключевую роль в доставке грузов. Друг нашей семьи рассказывала, как ее мать в 1937 году, который считается не самым плохим в плане материального снабжения, трое суток стояла за отрезом ткани на пальто в магазин городской торговли (ГОРТ). Еще раз – не дней, а суток! Стояли за товарами даже ночью. Это иллюстрация того, как снабжался Архангельск. Советская система снабжения была устроена так: на город или регион выделялся определенный фонд продовольствия – определенное количество тонн муки, мяса, масла и прочего. Рабочие и служащие первой категории – это те, кто имел отношение к тяжелой или военной промышленности, работали на заводах, отнесенных правительством к оборонной промышленности – снабжались чуть лучше, чем остальные горожане. Отдельно через специальные закрытые распределители снабжались военные командного и начальствующего состава и их семьи, сотрудники НКВД, областная и городская номенклатура – они жили очень хорошо. Остальные горожане получали 400 граммов, а иждивенцы и дети – 200 граммов хлеба. Больше купить в магазинах почти ничего было нельзя – просто не было ничего.
Кроме того, из общих фондов продовольствия, выделяемых на город и область, администрация и областная номенклатура могли взять что-то на представительские расходы, вроде приемов для капитанов судов, приходивших по ленд-лизу. Со времен упразднения частного рынка в 1929 году существовала система "самоснабжения" чиновников, когда областные и городские фонды фактически разбирались под нужды чиновников администрации и партийной номенклатуры, а в открытую торговлю поступало то, что осталось. Продовольствие утекало на "черный рынок", стоило непомерно дорого. За полбуханки черного хлеба спекулянты могли купить золотые часы или мебельный гарнитур из красного дерева. Источником этой системы было централизованное государственное снабжение. В блокадном Ленинграде работали примерно те же схемы. Сюда стоит прибавить обычную некомпетентность тех, кто управлял городом и областью. Они не смогли наладить поставки из тех ресурсов, которые были в области (на колхозных полях, к примеру). Толковых хозяйственников многих репрессировали в годы "Большого террора", а замену им найти не успели. Тогда тоже все решали связи, а не компетентность человека.
Ситуацию ухудшало то, что Архангельск – северный город. Если в средней полосе в подсобном хозяйстве еще можно было что-то вырастить в огороде, то в Архангельске это сложно было сделать из-за климата. Конечно, были и подсобные хозяйства на заводах, и личные огороды. Но этого не всегда хватало для того, чтобы элементарно выжить.
Набережная Архангельска. 1930-е
– Сегодня мы все стали свидетелями попыток вновь замалчивать сталинские преступления. Нынешняя атака властей на "Мемориал" – очередное и самое, наверное, опасное тому свидетельство. Почему властям так важно разгромить "Мемориал"?
Прошлое нельзя изменить или спрятать. Но можно попытаться изменить настоящее
– "Международный Мемориал" – это старейший институт гражданского общества в стране, который, в юридическом смысле, старше нынешнего государства и его режима. Государство не имеет права лишать своих граждан памяти, уничтожая артефакты, документы, институты, поддерживающие эту память. Множество людей, жителей разных государств и представителей различных народов, переживших трагедию сталинизма, сейчас на стороне "Мемориала". Действия чиновников, живущих на наши налоги и не понимающих ценности человеческой жизни и памяти о ней, можно квалифицировать однозначно – это преступление! Преступление против Памяти и против Человечности. А преступления против человечности, как известно со времен Древнего Рима, не имеют срока давности. Я призываю представителей прокуратуры и других ведомств РФ, участвовавших в травле "Мемориала" и иных правозащитных организаций, одуматься и прекратить их преследование. Необходимо отменить закон об "иностранных агентах" и прекратить преследования политических заключенных. Те, кто преследуют "Мемориал", конечно, его не уничтожат. Сотрудники и волонтеры "Мемориала" имеют опыт гражданского сопротивления и запас человеческого мужества существенно больший, чем все мы можем себе представить. Однако предпринятые попытки по уничтожению старейшего в нашей стране института гражданского общества, сохраняющего память многих поколений о трагедии и традициях сопротивления террору свидетельствуют о нелегитимности настоящего режима. История не знает сослагательного наклонения. Прошлое нельзя изменить или спрятать. Но можно попытаться изменить настоящее. У всех нас, как у граждан РФ, есть только один путь – это путь осмысления прошлого. Все, что сейчас происходит с историей и памятью о репрессиях, можно назвать попыткой спрятать неудобное прошлое СССР "под ковер". Так не поступают цивилизованные государства. "Мемориал" сегодня – это все мы.